Про это - [7]

Шрифт
Интервал
По углам —
                      зуд:
                              — Наззз-ю-зззюкался!
Будет ныть!
Поесть, попить,
попить, поесть —
и за 66!
Теорию к лешему!
Нэп —
             практика.
Налей,
             нарежь ему.
Футурист,
                 налягте-ка! —
Ничуть не смущаясь челюстей целостью,
пошли греметь о челюсть челюстью.
Шли
         из артезианских прорв
меж рюмкой
                       слова поэтических споров.
В матрац,
                  поздоровавшись,
                                                 влезли клопы.
На вещи насела столетняя пыль.
А тот стоит —
                         в перила вбит.
Он ждет,
                он верит:
                                 скоро!
Я снова лбом,
                          я снова в быт
вбиваюсь слов напором.
Опять
            атакую и вкривь и вкось.
Но странно:
                     слова проходят насквозь.

>Необычайное

Стихает бас в комариные трельки.
Подбитые воздухом, стихли тарелки.
Обои,
           стены
                       блёкли…
                                        блёкли…
Тонули в серых тонах офортовых.
Со стенки
                  на город разросшийся
                                                          Бёклин
Москвой расставил «Остров мертвых».
Давным-давно.
                           Подавно —
теперь.
              И нету проще!
Вон
        в лодке,
                       скутан саваном,
недвижный перевозчик.
Не то моря,
                     не то поля —
их шорох тишью стерт весь.
А за морями —
                            тополя
возносят в небо мертвость.
Что ж —
                ступлю!
                              И сразу
                                             тополи
сорвались с мест,
                                 пошли,
                                             затопали.
Тополи стали спокойствия мерами,
ночей сторожами,
                                 милиционерами.
Расчетверившись,
                                  белый Харон
стал колоннадой почтамтских колонн.

>Деваться некуда

Так с топором влезают в сон,
обметят спящелобых —
и сразу
              исчезает всё,
и видишь только обух.
Так барабаны улиц
                                   в сон
войдут,
              и сразу вспомнится,
что вот тоска
                        и угол вон,
за ним
            она —
                        виновница.
Прикрывши окна ладонью угла,
стекло за стеклом вытягивал с краю.
Вся жизнь
                    на карты окон легла.
Очко стекла —
                           и я проиграю.
Арап —
               миражей шулер —
                                                 по окнам
разметил нагло веселия крап.
Колода стекла
                          торжеством яркоогним
сияет нагло у ночи из лап.
Как было раньше —
                                     вырасти б,
стихом в окно влететь.
Нет,
         никни к сте́нной сырости.
И стих
             и дни не те.
Морозят камни.
                             Дрожь могил.
И редко ходят веники.
Плевками,
                   снявши башмаки,
вступаю на ступеньки.
Не молкнет в сердце боль никак,
кует к звену звено.
Вот так,
               убив,
                         Раскольников
пришел звенеть в звонок.
Гостьё идет по лестнице…
Ступеньки бросил —
                                      стенкою.
Стараюсь в стенку вплесниться,
и слышу —
                     струны тенькают.
Быть может, села
                                 вот так
                                              невзначай она.
Лишь для гостей,
                               для широких масс.
А пальцы
                  сами
                            в пределе отчаянья
ведут бесшабашье, над горем глумясь.

>Друзья

А во́роны гости?!
                                Дверье крыло
раз сто по бокам коридора исхлопано.
Горлань горланья,
                                  оранья орло́
ко мне доплеталось пьяное до́пьяна.
Полоса
щели.
Голоса́
еле:
«Аннушка —
ну и румянушка!»
Пироги…
                 Печка…
Шубу…
             Помогает…
                                  С плечика…
Сглушило слова уанстепным темпом,
и снова слова сквозь темп уанстепа:
«Что это вы так развеселились?
Разве?!»
                 Сли́лись…
Опять полоса осветила фразу.
Слова непонятны —
                                     особенно сразу.
Слова так
                   (не то чтоб со зла):
«Один тут сломал ногу,
так вот веселимся, чем бог послал,
танцуем себе понемногу».
Да,
      их голоса́.
                        Знакомые выкрики.
Застыл в узнаванье,
                                    расплющился, нем,
фразы крою́ по выкриков выкройке.
Да —
           это они —
                              они обо мне.
Шелест.
                Листают, наверное, ноты.
«Ногу, говорите?
                               Вот смешно-то!»
И снова
               в тостах стаканы исчоканы,
и сыплют стеклянные искры из щек они.
И снова
               пьяное:
                              «Ну и интересно!
Так, говорите, пополам и треснул?»
«Должен огорчить вас, как ни грустно,
не треснул, говорят,
                                    а только хрустнул».
И снова
                хлопанье двери и карканье,
и снова танцы, полами исшарканные.
И снова
               стен раскаленные степи
под ухом звенят и вздыхают в тустепе.
Продолжить чтение
Еще от автора Владимир Владимирович Маяковский
Флейта- позвоночник

Вначале поэма называлась "Стихи ей". Отдельной книгой вышла в феврале 1916 года. Все дореволюционные издания содержали цензурные изъятия. Купюры были восстановлены только в сборнике "Все сочиненное Владимиром Маяковским" (т.1-2, 1919), где поэма была напечатана под названием "Флейта позвоночника"."За всех вас,которые нравились или нравятся,хранимых иконами у души в пещере,как чашу вина в застольной здравице,подъемлю стихами наполненный череп.".

Баня. Клоп

«Баня» (1929) и «Клоп» (1928) – интереснейшие сатирические пьесы Маяковского. Жанр этих комедий трудно определить – настолько оригинально и естественно в них соседствуют едкая социальная сатира, фантастика и фантасмагория. В причудливых, эксцентричных сюжетах «Бани» и «Клопа» автор в увлекательной и забавной форме обличил ненавистные ему мещанство и лживость, бюрократизм и ханжество. В сборник также вошли поэмы «Люблю», «Про это», «Хорошо!».

Что такое хорошо и что такое плохо (ч/б рисунки)

Что такое хорошо и что такое плохо.Рисунки Алексея Пахомова. 1949 г.

Война и мир

В поэме «Война и мир» (вторая половина заглавия в дореволюционной орфографии писалась через «i» — «Mip», то есть вселенная) необыкновенная широта поэтических ассоциаций, гиперболизм поэтического стиля Маяковского соединяются с осознанием им невиданного размаха социальных противоречий жизни. Место действия поэмы — огромная арена, весь мир, а действующие лица — не только народы и страны, но и вся вселенная. Любовь к человеку, к «живому», противопоставлена в поэме «убийце-победе».

Люблю

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.

Стихотворения (1916)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.