Призыву по возрасту не подлежит - [30]

К ОРУЖИЮ, СТАЛИНГРАДЦЫ!

Димка бежал… Смоленская улица лежала перед ним в руинах и черных проплешинах пожарищ. Только что отгулял по ней огненный вихрь, оставив дымящиеся груды развалин. Там, где были недавно дома, зияли глубокие воронки. Обломки мебели, изрубленные, переломанные деревья разбросаны по улице, перемешаны с землей. От старой школы, где жил Васька, остались только черные закопченные стены да груды битого кирпича возле них. Здание новой школы уцелело. Чудом уцелел и Димкин старинный приземистый дом, хоть взрывной волной и выбило окна да стены сделались рябыми от выбоин, оставленных осколками.

Димке показалось, что в окне второго этажа мелькнула чья-то тень. Он бросился наверх. Навстречу ему шел по лестнице невысокий военный с нерусским узкоглазым лицом. Увидев запаленного мальчишку, он нахмурился, спросил певуче:

— Зачем ты здесь, а? Ты отсюда уходи! Совсем уходи, понял?

— Куда ж мне уходить? — печально ответил Димка, поняв, что матери здесь нет. — Это мой дом…

Незнакомец помолчал.

— Как твой? Совсем твой?

— Ну да, — сказал Димка. — Мой! Тут я живу! И мама…

Мимо солдата Димка медленно прошел в комнату. Чемодана не было, на полу белел листок. Димка поднял его. Несколько слов: «Немедленно на пристань! Я — на «Калинине»!»

Сам не зная, зачем он это делает, Димка медленно открыл шкаф. На вешалках висели платья матери, рядом — вещи отца. Димка прижался щекой к платью, спрятал лицо в мягком шелке.

— Не надо, а? — попросил его военный. — Зачем? Совсем не надо! — Он повел Димку, как маленького, за руку, на ходу приговаривая: — Сейчас кушать будем, да? Ты кушать хочешь, а?

Димка ел, давился слезами, а узкоглазый солдатик, вздыхая, смотрел на него и покачивал головой.

Стрелковая рота, в которой осталось около полусотни бойцов, готовилась к обороне Димкиного дома. В подвале разместили раненых, возле которых копошилась девушка-санитарка. Сюда же узкоглазый солдатик привел и Димку, сказав серьезно:

— Тут твое место, понимаешь? У нас каждый человек на счету.

— Не! — тихо ответил мальчишка, нахмурив брови. — Я — у окна! Как все!

— Это ты не говори! — отрезал солдатик. — Это не надо! Как я сказал, так и будет, понял?

— Командир какой! — пробормотал Димка.

— Командир! — кивнул тот, а усталая санитарка сказала Димке:

— Ты не ершись, парень. Ему передал командование лейтенант Иванов. Перед смертью передал. Понял? Так что запомни: командир роты сержант Урузбаев!

— Точно! — щурил зоркие глазки сержант. — А ты — рядовой боец Димка!

— Тогда винтовку дайте!

Урузбаев почесал затылок и пообещал, быстро уходя из подвала:

— Ладно, дадим, дадим, потом! А ты пока тут…

— Ну чего стоишь? — сердито спросила растерянного, подавленного Димку девушка, ладная, молоденькая, коротко подстриженная, в гимнастерке и юбке защитного цвета. Ремень туго перехватывал тонкую ее талию. Глаза девушки то и дело закрывались: видно, сил у нее не осталось. — Чего стоишь? Думаешь, раненым удобно на голом полу лежать? Тащи матрацы, перины, одеяла!

— Откуда? — хмуро уставился Димка.

— Господи, какой ты!.. Из квартир, конечно! Ну, давай живей!

Димка, вздохнув, побрел выполнять приказание. Начал он со своей комнаты, собрал все с постели, и комната сразу сделалась голой, сиротливой…

Раненых уложили на мягкое, и они немного повеселели. Потом Дина, так звали девушку, показала Димке, как разрезать простыни на узкие полоски, чтобы готовить из них бинты. Потом погнала за водой, пока какой-то немолодой красноармеец не проворчал сердито:

— Дай передохнуть парню! Совсем ты его заездила!

— Ладно, передыхай! — разрешила Дина. — Только далеко не убегай. — И улыбнулась через силу, показав белые ровные зубы.

«Красивая, — подумал Димка. — Как мама». И сразу опустились руки, горько стало во рту.

— Сынок, помоги-ка, — попросил его тот же пожилой красноармеец. Он сидел у стены с забинтованной правой рукой и левой пытался свернуть самокрутку. Пальцы не слушались его, и он посмеивался над собой: — Вот младенец, никак не приспособлюсь.

Димка подсел к нему, свернул самокрутку.

— Ловко! — покачал головой боец. — Давно куришь?

— Не! — сказал Димка и почему-то покраснел.

Красноармеец внимательно посмотрел на него.

— Ты здешний?

— Здешний. В этом доме живу! Жил…

— Вот оно что, — вздохнул пожилой. Задумался, затянулся и попросил: — Сходил бы наверх, как они там, а?

Димка оглянулся на Дину.

— Ладно, иди! — отпустила она. — Но недолго.

— Я мигом!

Димка поднялся на второй этаж в гостиную. Там было людно. У стен сидели красноармейцы. Ручной пулемет стоял на окне, растопырив ножки. Другой пулемет, станковый, примостился под окном на полу, глядя в продолбленную дыру. Красная кирпичная пыль скрипела под сапогами. Лента с желтыми патронами заправлена в прорезь пулемета.

— А-а, Димка! — встретил его улыбкой сержант Урузбаев. — Как дела внизу, а?

— Внизу все в порядке, — ответил мальчишка, ощущая вдруг спокойствие при виде всех этих людей, пулеметов, и патронов, и гранат, лежащих у стенки. — А у вас как? — И он захотел высунуться в окно, но сержант схватил его за руку:

— Стой! Стреляют! Немцы рядом!

— Немцы? — удивился Димка — диким и чудовищным показалось это: немцы, фашисты, на улице Смоленской, у ворот собственного дома.