Призыву по возрасту не подлежит - [3]

Максим Максимович мигнул Димке, и тот уселся на сундук. Рядом плюхнулся отец.

— Бунт? — весело спросила мать и прищурилась. — Ладно, бунтуйте, а ужин я готовить не буду!

Она вышла на кухню.

— Ну и не готовь! — крикнул Димка в дверь. — И обойдемся! А ты отдай папе комнату, поставь мою кровать у окна!

Екатерина Николаевна загремела посудой.

Отец с сыном переглянулись и прыснули.

— А хороший был бы кабинетик, — тихо сказал Димка, подталкивая отца локтем.

— Хороший, — хмыкнул Максим Максимович, косясь на дверь, из-за которой доносился гром посуды.

— Давай займем, пока мама там, — предложил Димка.

— Ага! А потом попадет за самоуправство! — покачал головой Максим Максимович, но глаза его, синие, ясные, как у Димки, смеялись.

— Не бойся, — успокоил сын. — Не попадет. Поставим ее перед фактом. И потом, нас же большинство! А?

— Ладно, — сказал отец. — Только тихо!

Потихоньку, полегоньку втащили они в кабинет отца письменный стол и кушетку. Максим Максимович оглядел комнату:

— И для книжного шкафа место осталось. А на стол мы поставим лампу с зеленым абажуром — будет замечательно!

Димка подошел к окну, которое выходило во двор. Куст сирени легонько постукивал в стекло, как бы просился в гости. Димка распахнул окно. Во дворе была тишина, только верхушки кленов раскачивались, напоминая о пыльной буре. Стены дома, забор возле флигеля, кусты и деревья надежно защищали двор от ветров. Около флигеля росли кусты сирени, а между ними была разбита клумба. Вдоль веранды, увитой диким виноградом, выстроились яблони. Пахло мятой и цветами.

— Хорошо! — оглянулся мальчишка.

Отец подошел, обнял его за плечи, дохнул в ухо:

— Хорошо, Димка!

В комнату заглянула Екатерина Николаевна.

— Управились, голубчики? Распорядились? — спросила она.

Голос ее прозвучал строго, а глаза смеялись. Димка понял, что мать совсем не сердится.

Павел Нулин, известный в уголовном мире под кличкой Пашка Нуль, имел веские причины побывать в квартире, которую заняли Климовы. Он разнюхал, что когда-то этот крепкий, как крепость, каменный дом принадлежал купцу Прохорову. После революции купец сбежал из Царицына, припрятав здесь кое-что из своих богатств. Насчет богатств Пашке сообщила Юлька-воровка, баба вздорная, болтливая, которой бы в другое время Пашка не больно поверил, но тут он нюхом почуял: Юлька не врет. Судьба тайника не на шутку взволновала жулика, который в последние годы «работал» по мелочам и давно мечтал о таком вот кладе, с неба свалившемся.

— Мне половину! — заявила ему Юлька, когда в своей полутемной, грязной комнатке жарким шепотом поведала Пашке о кладе купца Прохорова.

— Идет! — серьезно отвечал тогда Пашка и про себя добавил значительно: «А там поглядим, какую тебе долю отвалить…»

Пока одни жильцы выехали, а другие не въехали, Пашка основательно обшарил квартиру: ведь именно здесь, по утверждению Юльки, и был укрыт клад.

Пашка уже изругал последними словами «контру чертову», так крепко запрятавшую сокровища, и собрался было махнуть на все рукой, как внимание его привлекли головки амуров по углам комнаты. Хищный огонек зажегся в Пашкиных острых глазах, когда он начал методически осматривать да ощупывать каждую головку. Сердце его учащенно забилось: Пашка почувствовал, что он близок к разгадке тайника, но тут, совсем уж некстати, во дворе послышался шум мотора, и в квартиру нагрянули проклятые жильцы. Пришлось срочно прикидываться работником домоуправления и удирать.

Всю ночь Пашка не спал, распаляясь при мысли о золоте и брильянтах, которые были где-то рядом, под самым носом, и уплыли из-под рук. Конечно, амуры не только для украшения — это уж точно! Только бы найти точку, на которую нужно нажать или что-то там повернуть, чтобы распахнулся тайник, — Пашка уже слыхал о таком. Он ясно представлял, как со скрежетом распахнется потайная дверца и покажется уголок обитого железом сундучка.

В комнате было душно, и Пашка вышел на улицу проветриться. Рассветало. Воробьи встретили его оголтелым чириканьем. Утро приходило светлое, радостное, ничто не напоминало о вчерашней пыльной буре. Пашка, занятый своими мыслями, ничего не замечал. Он долго бесцельно бродил по улицам и не заметил, как очутился перед приземистым крепким домом, перед толстым его забором. Присел у калитки и, нахлобучив кепку, принял вид скучающего, праздного человека. Медленно текли минуты…

Хлопнула калитка, на улицу вышел Максим Максимович. Зашагал, чуть покачивая плечами. Пашка подождал. Кто-то еще шел к калитке, беззаботно напевая. Калитка опять хлопнула. Пашка посмотрел одним глазом из-под кепки. Вышла Екатерина Николаевна, ладная, невысокая, в светлой шелковой кофточке, в серой юбке. Напевая, прошла мимо Пашки. И тот, совершенно равнодушный к женской красоте, подумал неожиданно: «Красивая, зараза!» И злость одолела его. Он злился на этих людей, красивых и беззаботных, которые спугнули его в самую неподходящую минуту. Он злился на Юльку за то, что поздно пронюхала и сообщила про клад, он последними словами ругал весь белый свет, который мешал Пашке жить так, как ему хочется.

Оглядев улицу, Пашка проскользнул в калитку, быстро вошел в дверь парадного и поднялся по лестнице. Вот она, его заветная дверца, за которой спрятано брильянтовое счастье! Пашка потянул ее — захлопнуто. Замчишко так себе, но все равно нужны инструменты, а их у Пашки с собой не было. «Ладно, погодим!» — подумал он и, спустившись, толкнулся к Юльке. Та уже унеслась куда-то, и это еще больше распалило Пашку. «В такую рань усвистала, дура чертова!» — скрежетнул он зубами, зная, что при запое Юлька может не приходить домой несколько дней.