—«Глори аллилуйя», — пропела она, спрыгнула с кровати и, насвистывая, сняла ночную рубашку.
Дверь распахнулась.
— Сегодня утром вы в хорошем настроении, — сказал Митч и замер, пожирая ее глазами.
Солнечные лучи позолотили тело Лейси, подчеркивая и освещая все изгибы фигуры, и зажгли сияющий нимб вокруг рыжеватых локонов.
Митч будто врос в пол.
На долю секунды Лейси тоже замерла, потом поспешно одернула рубашку, вскочила в постель и до самого подбородка натянула на себя одеяло.
— Убирайтесь отсюда!
С минуту Митч молчал, затем, улыбаясь, прислонился к дверному косяку.
— Почему? Разве мы сегодня играем по правилу «трогай, но не смотри»?
Лейси опустила руку, нащупала туфлю и швырнула в него.
— Уходите!
— Не могу. — Он покачал головой медленно, но твердо.
— Должны.
— Не уйду.
— Проклятие! Уйдете!
Митч только покачивал головой и улыбался. Лейси запустила в него вторую туфлю. Он ловко увернулся, заодно показав, что лодыжка у него идет на поправку.
— С ногой у вас все в порядке. Так что топайте отсюда, — обличающим тоном приказала она. — Чего вы ждете?
— Спросить можно? — Митч лукаво улыбался. Лейси свирепо фыркнула и крепче вцепилась в одеяло.
— Что случилось, Феррис? Вы не привыкли, чтобы мужчины восхищались вашим телом?
Лейси оставила его вопрос без внимания.
Поняв, что она не собирается отвечать, он небрежно пожал плечами.
— Интересная разновидность стриптиза. Что-то свеженькое.
— А вы, как я понимаю, навидались стриптизов? — раздраженно спросила Лейси.
— Достаточно. — Улыбка у него была дьявольская. — Но мне не надоело, если именно это вас беспокоит.
— Мне наплевать, что надоело вам, а что нет, — взвилась Лейси. — Меня беспокоит, что я убью вас, а потом просижу взаперти всю оставшуюся жизнь, хотя это вы сами доведете меня до убийства.
— Ццц, — покачал головой Митч. — Так плохо обстоят дела? Да, положение, должно быть, у вас незавидное. Бедная Феррис.
Лейси опустила руку в поисках чего-нибудь еще, чем бы запустить в него. Ну хоть чем-нибудь. Но ничего не нашла.
— А если ночную рубашку? — предложил Митч, доводя ее до белого каления вкрадчивой ухмылочкой. — А потом трусики. Или, Феррис, вы не носите трусиков? Я что-то не заметил.
Лейси с головой нырнула под одеяло и поклялась носа не высовывать, пока он не уберется за дверь. Наконец он все-таки убрался, и вскоре она услышала, как он колет дрова. Но перед тем ей пришлось промаяться в постели не меньше часа, испытывая такое унижение, что ей показалось, будто прошла целая вечность.
Она спрыгнула с кровати, поспешно оделась, выскользнула за дверь и побежала вниз по холму, стараясь, чтобы он не видел и не слышал ее. Если бы только удалось сделать так, чтобы в следующие четыре дня совсем не встречаться с ним, а еще лучше всю оставшуюся жизнь, она считала бы себя самым удачливым человеком.
Лейси направилась к лесу без всякой цели, не разбирая дороги. И обнаружила, что идет по тропинке к тому месту, где он упал.
Она уже почти дошла, когда поняла, что подсознание у нее, должно быть, берет верх над здравым смыслом. Именно оно подталкивает ее найти вахтенный журнал «Эсперансы», и это тогда, когда она решила вообще не замечать Митча Да Сильву. Но вахтенный журнал почти не имеет отношения к Митчу, успокаивала она себя. Он владеет яхтой не так давно, а журнал ведется долгие годы, и будет интересно почитать о местах, где побывала «Эсперанса», прежде чем нашла свой бесславный конец.
При дневном свете тропинка вовсе не казалась опасной. Осыпавшиеся края были хорошо видны, и ей не составило труда обнаружить, где лежит вахтенный журнал. Его темно-красный кожаный переплет зазывно выглядывал из-под слоя сосновых иголок.
Лейси спустилась вниз по осыпавшемуся склону, смахнула с переплета пыль, села и открыла журнал. На первой странице стояла дата: 8 июля 1947. Твердым почерком с наклоном в левую сторону кто-то делал запись о первом плавании яхты:
Ясное небо и легкий западный ветер. День-мечта для яхты-мечты. Наверно, это предзнаменование.
У Лейси мелькнула мысль, что бы подумал писавший, узнав о печальном конце «Эсперансы».
Она перелистывала страницы, по изменениям почерка определяла смену владельцев парусника, пробегала глазами записи. Оказывается, яхта ходила в Марблхид, а потом в Мистик и в Сенди-Хук. В шестидесятые годы она часто плавала в Карибском бассейне, и порт, куда возвращалась домой, вроде бы был Палм-Бич. А в семидесятые она снова вернулась на север, в Портсмут и соседние города.
С любопытством, довольная тем, что есть чем отвлечься от нежелательных мыслей, Лейси оперлась спиной о дерево и с головой погрузилась в чтение.
Некоторые записи были сжатыми и простыми, другие — гимнами ветру, погоде или долгими описаниями, кто гостил на борту, что ели и что писавший думает о них.
Лейси не собиралась читать записи Митча Да Сильвы. Она дала себе слово.
И сдержала бы его, если бы не поднялся ветер и не перелистал страницы до последней записи. И Лейси вдруг поймала себя на том, что сидит, уткнувшись в предложение:
Прошлой ночью я нашел Сару у себя в постели.
