Призвание - [25]
Ополчался на непотребство и протопоп Аввакум. «По попущению Божию умножишася в нашей русской земле иконного письма неподобные изуграфы. Пишут спасов образ Еммануила — лико одутловато, уста червоныя, власы кудрявыя, руки и мышцы толстыя, тако же у ног бедры толстыя, а весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишь сабли той при бедре не написано… И всё то кобель борзой Никон враг умыслил будто живыя писать. А устрояют всё по фряжскому, сиречь по немецкому».
Стоглавый собор написал не один указ, возбранявший иконы писать непотребно. Воевал с непотребством иконописцев и Священный синод, установив суровый надзор за иконами, шедшими на продажу, и отметив в указе своем многие непотребства в иконном писании, противные церковному благолепию.
Признано было указом сим противоречащим естеству святого Христофора с песьей головой изображать, а Флора и Лавра — с лошадями и конюхами; в образе Рождества Христова не подобало изображать Богоматерь болящею, с хлопочущей подле нее повитухой, а в образе Творения Мира — представлять господа бога после творения почивающим на подушках, как какого-нибудь мужика аль купца.
Не единожды угождали под указы сии и таличане, писавшие образа не токмо лишь для промена на яйцо и луковицу, но поставлявшие свой товар в обе столицы — в Москву и в стольный град Петербург.
В 1723 году по торцовым мостовым только что выстроенной новой российской столицы протарахтел колесами странный обоз с укрытым поверху холстиной особым товаром. Сопровождали обоз тот два мужика в зипунах, в налезавших на брови войлочных шляпах.
Протащившись около тысячи верст по расхлябанным и разбитым российским дорогам, остановился обоз на подворье у Федора Бутурлина, государева стольника. Сопровождавшие этот обоз таличане, Олёшка Баклышев и Ивашка Романов, попросили дозволить им продавать свой товар в новой российской столице.
Поелику товаром сим оказались иконы, его было повелено досмотреть живописцу Ивану Адольскому.
Насчиталось в обозе всего икон 834. Досмотрев, живописец разбил весь товар «по рукам». Средней руки письма оказалось икон 26, между средней и нижней — 311, нижней работы разных кунштов — 484, а остальные 13 были за противные признаны.
По ябеде живописца Священный синод дозволил сперва продавать токмо 26 икон средней руки письма. Опосля — еще 311, между средней и нижней, и то лишь снисходя ко оным крестьянам для того, что у них те иконы написаны были до состояния запретительного неискусными мастерами о иконном письме указа. От остальных же 497 икон Олёшке с Ивашкой возвернуты были одни токмо чистые доски, изображения на коих были полностью стерты, как неподобные…
Но далеко не всегда таличане писали лишь неподобно. Были у них и прежде и после успехи в иконном деле, успехи отменные. В давние времена, ежели верить преданию, писали они иконы в греческом стиле, были близки к старой суздальской школе (указания на работу суздальских мастеров в летописи встречаются еще в конце века двенадцатого). В те давние времена на суздальской древней земле утвердился свой стиль, отличный как от византийского, так и от киевского и новгородского писем, стиль женственно-мягкий, с плавной текучестью линий и сдержанной благородной красочностью. Был этот стиль принят и развит потом раннемосковской школой, великим Андреем Рублевым, про иконы которого говорили, что они дымом писаны.
В Крестовоздвиженском храме, что возвышается на холме посередине села, сохраняются как величайшая драгоценность иконы талицкого письма конца семнадцатого века и начала века восемнадцатого, с их красновато-золотистым колоритом, с многофигурным сложным построением клейм. Ученые знатоки утверждают, что ни позднее, ни раньше не создавали местные иконописцы равного этим шедеврам. По строю образов, стилю и мастерству стояли они наравне с «Акафистом Благовещению» Симона Ушакова, изографа царского знаменитого. «Акафист» этот его хранит Третьяковская галерея. В ней, в галерее этой, имеются также иконы и талицкого письма тех времен…
В девятнадцатом веке в иконное дело стала широко внедряться фрязь, фряжский пошиб, завязалась борьба живописного начала с иконописным. Семейные гнезда иконописцев, где над иконой работали все, начиная с теревшего краски мальчонки и кончая старейшим членом семьи, стали зориться. Зорились одна за другой и мелкие мастерские, ютившиеся на задах, на гумнах, поближе к речушке Таличке. На смену им приходили другие, внешним видом своим и особливо постановкой, размахом дела напоминавшие фабрики.
Так появились в селе крупные мастерские Коровенкова Александра Трифоныча, Голоусовых-братьев. Самой же крупной в селе была Сарафановская мастерская. Хозяин ее, Николай Михайлович Сарафанов, в свои молодые годы был тоже иконописцем, причем довольно известным, мог писать и личное и доличное. Знал он иконное дело до тонкостей и поставил его с размахом. Близ ограды Ильинской кладбищенской церкви воздвигнул новую мастерскую на месте старой — на все четыре стороны света глядела она пятью десятками окон, высоких и светлых, с просторными залами для мастеров. Мастера к нему шли наилучшие, поскольку хозяин им предлагал условия более выгодные. Со временем он заимел крепкие связи с купечеством, с богатыми старообрядческими общинами, с крупнейшими монастырями. И потекли к нему заказы на иконостасы, на разные типы моленных икон, на росписи новых храмов, на поновление старых. Артели его мастеров работали в храмах Новгорода Великого, на Соловках, в первопрестольной и в Подмосковье, Владимире, Верхнем Поволжье — в Костроме, Ярославле. Одну за другой заглатывал он мелкие мастерские — местных иконописцев Коурцовых, Долотовых, Хохловых, норинскую, кутыринскую. Всосала в себя его мастерская почти всех лучших талицких мастеров. К началу нового века, двадцатого, из 418 иконописцев села работало у Сарафанова 270–200 мастеров и 70 учеников. Не обижал хозяин лучших своих мастеров, давал хорошо зарабатывать. Мало того, самым лучшим из них строил дома, двухэтажные, каменные, с выплатою в рассрочку. Так появились в селе дома Ивана Буканова и Плетюхиных, Дурандина, Болякиных и других.
