Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы - [38]

— Послушайте, доктор, что я вам расскажу, — произнес он вдруг, в упор уставившись на меня и заряжая каким-то внутренним напряжением. Я ни разу еще не замечал у него такого взгляда. Обычно он предпочитал не смотреть в глаза собеседнику. — Однажды, десять лет назад, со мной произошел неприятный случай. Это было у меня на родине, в Коннемаре. Я попал в руки повстанцев. Эти негодяи обвинили меня в том, что я выдал их секреты командованию правительственных войск. На самом деле я не имел к этому никакого отношения, но все улики были против меня. В то время у нас не очень-то церемонились с людьми. Я был на волосок от гибели. Меня спасла Элен Сент-Клер. Эти революционеры подчинялись ей беспрекословно.

Он умолк, выжидательно глядя на меня. Я не выдержал.

— К чему вы мне это рассказываете, Мэлони?

— Дело в том… что я мог бы тогда поступить гораздо умнее. Надо было выдать их правительственным войскам со всеми потрохами. Сейчас бы я уже занимал высокий пост где-нибудь в Индии. Но я вел себя как последний болван и не сделал этого. Вот и получил. Чуть не отправился к праотцам по собственной глупости… Вы тоже могли бы вести себя разумнее, доктор.

— Не понимаю, куда вы клоните.

— Подумайте над тем, что я сказал, — с этими словами он удалился.

Я почувствовал, что едва владею собой, настолько события сегодняшнего дня выбили меня из колеи. Вернувшись в свою комнату, я долго ходил из угла в угол и никак не мог сосредоточиться. Меня все раздражало: и эта комната, и мои измятые брюки, которые давно пора было погладить, и ветер, завывавший за окном. А кроме того, я вспомнил, что вот уже третью неделю никак не могу ответить на письмо одной знакомой дамы.

Нет, решил я, так не годится. Надо сесть, успокоиться и собраться с мыслями, иначе у меня голова лопнет от всех этих переживаний. Я сел в кресло, взял блокнот и начал по пунктам записывать все, что вызывало у меня особое беспокойство:

1. Кто стрелял в графа Гвинеда и кто вообще заинтересован в его смерти?

2. Кто открыл крышку люка?

3. Кто остановил Осборна в темноте?

4. Могила Розенкрейца.

5. Имеют ли все эти дела какое-то отношение к старцу, которого мы видели на берегу озера, и к чудовищам графа?

На третий вопрос, пожалуй, можно было бы ответить: никто. Инстинкт самосохранения в человеке настолько силен, что иногда способен буквально творить чудеса. Один мой знакомый выстрелил себе в сердце, причем перед этим очень долго примеривался, чтобы не промахнуться. Он и до сих пор живет и благоденствует, если еще не умер. Врачи утверждают, что сердце в последний момент отпрыгнуло в сторону.

Инстинкт предупреждает человека о надвигающейся опасности. У Пендрагонов, судя по всему, этот инстинкт развит необыкновенно. Граф остановил машину в нескольких метрах от натянутой проволоки. Осборн встал как вкопанный, не дойдя трех шагов до открытого люка. Вероятно, внутренний голос отдал такой решительный приказ, что ему показалось, будто кто-то взял его за руку и сказал: «Стоп!» Раздвоение личности, длившееся одно мгновение.

Второй из этих вопросов: кто открыл крышку люка? На него можно ответить точно так же: никто. Вероятно, этот люк триста лет был открытым. Ну а если все-таки допустить, что здесь имел место злой умысел? Тогда это не мог сделать никто иной, кроме Мэлони. В таком случае и выстрел в графа — тоже его рук дело. Он лазает по старым выщербленным стенам с такой же легкостью, как кошка по деревьям. Я сам видел.

Внезапно открылась дверь — и передо мной возник Мэлони собственной персоной. Некоторое время он дико озирался по сторонам, потом вырвал у меня из рук блокнот и подбежал к настольной лампе.

— Вы что, спятили? — заорал я, вскочив с кресла.

— Что вы писали? — спросил он. — Я не понимаю вашего диалекта, но вижу, что здесь написано: «Роско».

Я заглянул в блокнот.

— Это не «Роско», а «Розенкрейц». Но вам-то какое дело?

Мэлони схватил меня за руку и забубнил на ухо:

— Доктор, не сердитесь… Вы умный человек и все поймете… Сядьте. У нас мало времени…

Он подбежал к двери, выглянул в коридор и вернулся.

— Скажите, доктор, — заговорил он взволнованно, — вы видели те бумаги?

— Какие бумаги?

— Не прикидывайтесь, будто не понимаете. Письма старика Роско, в которых он писал, что его собираются ухлопать, высказывал какие-то подозрения… Да вы сами знаете…

— Ну… — я моментально прокрутил в голове возможные варианты, — допустим, видел.

— И у вас есть свое мнение об этом?

— Есть, — решительно заявил я, входя в роль. — Но я сообщу его только графу Гвинеду.

— По-вашему, симптомы болезни, от которой умер Уильям Роско, можно было вызвать искусственным путем?

— Вполне.

— И вы могли бы это доказать?

— Мог бы, — соврал я, не моргнув глазом.

— Послушайте, доктор, — зашептал он мне на ухо, — не делайте глупостей. Подумайте хорошенько. Чего вы ждете от Пендрагонов? В лучшем случае они вам заплатят за услуги, не больше… Если вы умный человек, а я в этом не сомневаюсь, вы перейдете на нашу сторону. У меня нет времени вдаваться в подробности, сюда каждую минуту могут войти… Вы не представляете себе, сколько у нас денег. Мы дадим вам столько, сколько вы запросите… Вам надо встретиться с Морвином. Если вы согласны, я дам вам его адрес…