Призраки замка Пендрагон. Ожерелье королевы - [137]

Адвокат Калиостро, молодой Тилорье, сразу смекнул, что ему в руки идет удача и есть шанс прославиться. Калиостро дал ему массу фактического материала, записав по-итальянски свои воспоминания, а Тилорье, проявив незаурядное литературное дарование, обработал их в соответствии с духом времени и со вкусами парижан. Книга имела большой читательский успех, и многие рецензенты с похвалой отозвались о первом произведении молодого автора. Что же касается прямых обязанностей Тилорье, то тут у него особых хлопот не было: Калиостро сумел доказать, что он приехал в Париж только на другой день после того, как Роган заключил сделку с ювелирами.

Адвокат Николь д’Олива мэтр Блондель, также человек довольно молодой, написал маленький лирический шедевр, на который публика набросилась с жадностью и величайшим наслаждением, ибо узрела в нем те же черты сентиментализма, которые проявились до этого в «Манон Леско» и свойственны будут созданной позже «Даме с камелиями». Всех потрясла непорочность юной Николь, ибо нет на свете существа более непорочного, чем целомудренная куртизанка.

Произведение Блонделя разошлось двадцатитысячным тиражом. Немалым успехом пользовались и сочинения защитников менее значительных персон: Рето де Вилье, мадам Калиостро и других, в общем-то случайно впутавшихся в эту историю. Но ни с чем не сравнить тот интерес, с которым ожидалось появление мемуаров мэтра Тарже, адвоката кардинала. Тарже был академиком, одним из авторитетнейших членов городской коллегии адвокатов. Наконец, шестнадцатого мая долгожданный опус вышел в свет — и всех разочаровал. Написанный весьма основательно и пересыпанный перлами академического и цицероновского красноречия, он при всем том содержал одну лишь голую правду. Никакой лирики, никаких фантазий.

Наряду с мемуарами на головы читателей обрушился мутный поток памфлетов. Борзописцы-конъюнктурщики в погоне за сенсацией не желали отставать от моды. Каждый стремился добавить к уже известным фактам что-то свое. Писали, что после свидания в беседке Венеры Роган и д’Олива провели вместе следующую ночь, причем он не сомневался, что держит в объятиях королеву. Писали, что де ла Мот уже находится в Турции, ему сделали обрезание и он стал пашой. Чем оскорбительнее и бесстыднее был памфлет, тем большим успехом пользовался он у падкой до сплетен публики. Исключительно популярным героем этой расцветшей пышным цветом бульварной беллетристики стал Калиостро. Но на первом месте, конечно, была королева…

Во всех газетах печатались карикатуры на участников процесса, причем в этом ажиотаже издатели проявляли крайнюю безответственность, и случались скандальные накладки: так, например, под шаржированным изображением супруги председателя парламента Сен-Винсента стояла подпись: «Жанна де ла Мот», а под именем графа де ла Мота фигурировал герцог Монбазон.

Но как правительство терпело все это? Разве тогда не было цензуры? Была, конечно; в принципе, принимались меры для контроля над печатной продукцией, но все эти меры оказывались столь же малоэффективными, как и многие начинания правительства в тот период. Кое-кого из анонимных памфлетистов изобличали и оштрафовывали, а их сочинения сжигали, но дальше дело не шло. Полиция не выказывала особого усердия, поскольку ходили слухи, что автором наиболее злых памфлетов является не кто иной, как министр финансов Калонн, а многие щелкоперы пользуются покровительством герцога Орлеанского и действуют по его прямым указаниям.

Мы уже рассказывали, как французская полиция предприняла попытку с помощью Бомарше найти компромисс с жуликоватым борзописцем Ангелуччи, и что из этого вышло. Еще более поучительная история связана с полицейским агентом Гупилем. Вскоре после вступления Людовика XVI на престол, Гупиль доложил своему начальству, что ему удалось обнаружить подпольную типографию в окрестностях Ивердена, где готовят к выпуску брошюру, содержащую оскорбительные выпады в адрес королевской четы. Он показал несколько уже отпечатанных листов и заявил, что ему нужны деньги, чтобы раздобыть остальные. Ему выдали три тысячи луидоров, и вскоре он принес рукопись и еще часть отпечатанного текста, после чего получил еще тысячу луидоров и приказ конфисковать весь тираж. Но его сослуживец, которому все это показалось подозрительным, выследил и разоблачил Гупиля, доказав, что он сам же и сочинил этот злополучный памфлет.

Подобные борзописцы, несмотря на свою бездарность и полное ничтожество, тем не менее имели основания чувствовать себя важными персонами, ибо они сыграли гораздо большую роль в подготовке революции, чем настоящие писатели, по сути дела создавая и направляя общественное мнение. В те времена во Франции еще не существовало прессы в нынешнем понимании этого слова. Поэтому в беспокойные предреволюционные годы приходилось искать другие способы снабжать духовной пищей болтливых и падких до сплетен парижан. Вот так и возникла нужда в памфлетах. Они выпускались либо в виде брошюр, либо в виде прокламаций, иногда это были листовки с карикатурами и стихотворными подписями. Восемнадцатый век вообще испытывал пристрастие к поэзии. Многие тогда пописывали назидательные вирши, и им ничего не стоило облечь в стихотворную форму любую площадную брань. Особенно много таких нецензурных стишков было посвящено Марии Антуанетте — один похабнее другого.