Призраки озера - [65]

Сохранилась фотография отца в медной рамке, которая стояла у кровати. Он был очень красив, неважно, что рыжий. В глубине души Кэтлин верила, что и вправду на него похожа. Очень верила.

Они с мамой жили в одиночестве в маленьком собственном домике, бабушка жила отдельно в большом доме в двух кварталах от них. Когда Кэтлин спрашивала, почему они не живут вместе, мама отвечала, что они с бабушкой действуют друг другу на нервы.

Неожиданно скрипнула третья ступенька лестницы, отвлекая Кэтлин от ее невеселых мыслей. Именно эта ступенька скрипела постоянно, неважно, поднимаешься ты по лестнице или спускаешься. Она узнала бы этот звук повсюду. Ночью же, аполном безмолвии, от этого нежданного скрипа волосы на ее затылке зашевелились. Ей почему-то стало вдруг безумно страшно.

Бабушка спала у себя, в дальнем конце коридора. Значит, это не она поднимается по лестнице.

Под подушкой было темно, хоть глаз выколи, но Кэтлин теперь боялась высунуть голову. Если не считать внезапного скрипа, в доме царила полная тишина. Ни единого звука. Но девочка была абсолютно уверена, что в ее комнате кто-то есть, ведь именно ее спальня была ближе всего к лестнице.

Кэтлин лежала неподвижно, не осмеливаясь даже дышать, когда, к своему ужасу, обнаружила, что слышит чье-то дыхание – вдох-выдох, вдох-выдох. Тихое, но отчетливое дыхание.

Кто-то был в ее комнате.

Внезапно этот кто-то откинул подушку с ее головы.

– Ку-ку, – проговорил мужской голос.

Кэтлин широко распахнула глаза, ее губы приоткрылись. Чуть приподнявшись, она успела разглядеть причудливую форму головы и широкие плечи мужчины, склонившегося над ней. И тут же, не дав ей даже вскрикнуть, незнакомец накрыл ее лицо холодной, мокрой, противно пахнущей тряпкой.

Смертельно испуганная девочка судорожно хватанула ртом воздух, втягивая в легкие сладковатые испарения. Она задохнулась, закашлялась – и это было последнее, что она помнила.

Он заприметил эту девочку, когда она выходила из школы. Ее волосы были прекрасны – сочный, пламенно-рыжий цвет. Солнечный луч, упав на них, вызвал сияние, словно лучился изнутри. У него никогда прежде не было рыженьких, и тут он просто не мог устоять. Он старался вести себя хорошо, правда очень старался. Он много думал о своем маленьком кумире после последней, Мэгги, и решил, что больше не будет этого делать. Он даже молился в церкви, прося бога избавить его от этой зависимости. Но молись не молись, в последние месяцы желание накатило на него с удвоенной силой, словно внутри натянулась струна, бередящая старую рану все глубже и глубже. Он знал, что если струна натянется слишком туго, то она лопнет – именно это сегодня и произошло.

Чудовище, затаившееся в нем, снова вырвалось на свободу.

Подобно Чарли Брауну[4], он выпустил щупальца, охотясь за рыжеволосой малюткой.

Эта мысль вызвала у него улыбку. Он продолжал улыбаться, и когда запихивал худенькое рыжеволосое тельце в мешок для белья, и когда, перекинув мешок через плечо, вынес его прямо из парадного входа ее собственного дома.

Глава 30

Следующий месяц выдался настолько загруженным, что Оливии некогда было перевести дыхание. Она начала работать в «Боутуорксе», Келли проходила очередной курс химиотерапии, а Сара с Хлоей пошли в школу, в один класс, и Оливия не могла понять, хорошо это или плохо. Большой Джон по-прежнему находился в больнице, и Оливии наконец разрешили его навещать: один раз в неделю, в обед, Сет отвозил ее в больницу. Однако Большой Джон не приходил в сознание, и на улучшение в его состоянии пока не приходилось рассчитывать. Слабый пожилой человек, распростертый на больничной койке, все тело которого было опутано трубками, совсем не походил на ее дедушку, которого она помнила. Во время каждого короткого визита Оливия брала его за руку, бормотала несколько слов, и тут же ее начинали торопить: пора заканчивать свидание.

Когда стало ясно, что Большой Джон останется в больнице надолго, Дэвиду с Кейтом пришлось делить рабочую неделю между своими домами и плантацией Ла-Анжель. Субботы и воскресенья, которые в ресторанном бизнесе считались самыми напряженными днями, они проводили в Калифорнии, а каждое утро с понедельника по четверг – в Ла-Анжеле, точнее, в больнице. Дэвид чередовался с Бе-линдой днем, так что практически постоянно кто-то из близких был у постели больного. Другие члены семьи включались в дежурство, когда могли выкроить для этого время. Даже Кейт ездил в больницу, чтобы, по его словам, быть поблизости от Дэвида.

Сет понимал, что должен был больше времени проводить в больнице, однако его первейшей обязанностью было управление «Боутуорксом». Оливия, получив доступ к документам, быстро усвоила, что бизнес, который столь долго позволял семье вести комфортную жизнь, в последнее десятилетие пошел хуже. Сет настоял на включение в дела фирмы ряда коммерческих проектов, которые прежде большинство членов семьи считали не слишком престижными, и благодаря этому компания начала постепенно выправлять финансовое положение, хотя каждый шаг требовал определенной смелости. Сет держал под контролем все детали каждой операции, от технологии производства, контроля за качеством продукции до продаж. Оливия видела, что без его усилий компании «Арчер Боутуоркс» была бы уготована обычная для долговременного семейного бизнеса судьба: перепродажа в чужие руки или банкротство.