Призраки ночи - [28]

Такая история произошла с римским рабом Никеросом, который как-то ночью вышел из дома своего хозяина, отправляясь на свидание с женщиной. Был тихий ясный вечер. Никеросу повстречался знакомый солдат, веселый и приветливый человек, и они пошли вдвоем. Шли два человека по дороге через оливковую рощу, непринужденно болтая о том о сем. Путь их пролегал среди белеющих во тьме могильных плит. Спутник на мгновение отстал от Никероса, а тот залюбовался желтой луной, плывущей в темном небе. Вдруг дикий рев раздался позади него. Раб обернулся.

В лунном свете стоял совершенно голый солдат. Его туника и сандалии валялись на земле. Волосы на его теле прямо на глазах у изумленного Никероса превращались в густой блестящий мех. Руки судорожно дрожали, и на концах пальцев вырастали кривые острые когти. В конвульсиях преображенный солдат пробежал несколько шагов, захрипел и упал. Через некоторое время он поднял голову и посмотрел на Никероса.

Раб, прикованный к месту ужасом, глядел на солдата. Человек, которого он знал, исчез. Вместо него стоял волк с желтыми, мерцающими в ночи глазами.

Зверь не нападал. Он задрал голову, и из глубины его горла вырвалась тихая протяжная нота, которая постепенно превратилась в дикий и тоскливый вой. Эхом прокатился этот вой среди могильных мраморных статуй. Вдруг волк повернулся и большими прыжками понесся мимо оливковых деревьев.

Никерос долго не раздумывал.

Он бросился бежать вниз по дороге, не останавливаясь, пока не достиг маленького домика, где жила его возлюбленная. Когда он прибежал, здесь уже свершилось злодеяние. Волк напал на крестьянских овец, запертых в овчарне. Они лежали мертвые, шерсть их пропиталась кровью. Увидев это, Никерос с волнением поведал свою страшную историю. Девушка увещевала его, поила вином и успокаивала ласковыми словами. Это был обычный волк, говорила она, и крестьянин уже прогнал его, даже ранил заостренной бочарной доской.

Но когда наутро Никерос возвращался обратно в город, он вдруг увидел на кладбище подтверждение того, чему был свидетелем накануне ночью. Его приятель солдат лежал среди каменных могильных плит и умирал от колотой раны, полученной прошлым вечером, раны, происхождение которой он отказался объяснить даже в свой последний час.

Если бы солдат и избежал насильственной смерти, он все равно был обречен уже в тот момент, когда обрел звериную силу и свободу, за что должен был заплатить высокую цену. Человек, отказавшийся от своей человеческой сущности, становился пленником двух миров — мира животных и мира людей, но постепенно все больше и больше погружался в глубины дикости. Со временем он удалялся от простых человеческих радостей — ясных глаз ребенка, вкуса свежеиспеченного хлеба, вечерних бесед у домашнего очага. Он терял дар познания и радость лицезрения красоты, мечты, смеха, любви. Но оставались лукавство и притворство днем и одинокие ночи, наполненные кровью и убийствами. Говорили, что вой волка-оборотня был намного печальнее, чем вой дикого волка, потому что в нем слышалась горькая жалоба на свою судьбу.

И действительно, жизнь их была отвратительной. В сущности, самые ранние легенды о волках-оборотнях описывают людей, преданных проклятию подобно Ликаону, древнему тирану Аркадии, что в Западной Греции. Этот царь, злобный и ненавидящий всех, решил проверить проницательность Зевса и подал ему на пиру куски жареного человеческого мяса. Оскорбленный бог превратил тирана в волка, обрек на голод и в то же время оставил ему человеческий разум, чтобы тот понимал и чувствовал наложенное на него проклятие. Эта история и дала то известное теперь повсюду слово — «ликантропия», что означает — волк-оборотень.

Иногда причиной проклятия было обыкновенное любопытство, хотя это и не так запретно, как высокомерие Ликаона. Поэты Скандинавии сложили песни о подобных приключениях двух воинов могущественного клана Вольсунгов.

Вождь по имени Зигмунд как-то со своим сыном Синфьотли путешествовал пешком вдоль суровых фьордов по сосновому лесу. Стоял отличный летний день. Сезон длинных, наполненных светом дней и радостной охоты. День, когда старший давал младшему последний урок мужества.

Утром они набрели на домик, затерявшийся в лесу и очень похожий на пристанище разбойников. Синфьотли откинул занавеску, закрывавшую дверной проем, и заглянул в хижину. Здесь было темновато, но достаточно света, чтобы увидеть две фигуры спящих мужчин. С потолочных балок свисали две прекрасные волчьи шкуры, головы были совершенно не тронуты, со сверкающими клыками и словно бы дышащими открытыми пастями. Тихо, как вор в ночи, проскользнул в хижину Синфьотли и взял шкуры.

Шутя, он надел самую большую из шкур на себя, а другую протянул отцу, и тот сделал то же самое. Они поглядели друг на друга и удивились, так словно зеркальное отражение были они теперь похожи. Зигмунд, желая сказать что-то, разинул пасть, и из нее вдруг вырвался гортанный лай. Сын его неуклюже скреб лапой шкуру, которая вдруг намертво приросла к его телу. Оба они упали на траву, стали кататься с боку на бок, но все оказалось бесполезным. Вместо двух воинов теперь стояли два волка.