Призраки - [10]

— Что?

— Когда я стояла в дверях и вы подумали, что это она, вы спросили: «Ты даже не хочешь говорить со мной?»

Он опустил глаза, припоминая.

— А, да…

— Вы поссорились?

— Э-э…

У него родилось искушение отрезать кратким: «А вам что за дело?», но он не смог найти в себе силы для такого решительного ответа и стоял в беспомощном молчании.

— Не ломайте над этим голову, — тихо произнесла Марианна. — Вы совсем не обязаны мне отвечать.

Инстинктивно он протянул руку, чтобы погладить и успокоить ее, но, смутившись своей реакции, отдернул ладонь, вытянул из кармана коробок спичек, который прихватил с каминной полки в спальне, и попытался зажечь одну из них. Ничего не получилось. Чиркнул другой. Марианна быстро отвернула лицо при виде вспышки пламени, но он успел заметить мелькнувшее на нем выражение боли.

Когда женщина снова подняла на него глаза, Дэвид ощутил то же пылкое томление, что и раньше. Теперь оно было даже сильнее. Просто невероятно, как это незнакомая женщина может казаться такой влекущей и такой неотразимо прекрасной. Он не мог оторвать глаз от ее лица, плененный его красотой.

— Вот эта картина, — произнесла Марианна, и рука ее описала плавную кривую.

По этому дразнящему жесту, по ее улыбке было совершенно ясно, что она понимает, что с ним творится. Он смущенно отвел глаза и почувствовал мимолетную обиду, хоть в то же самое время его сжигало желание смотреть на это лицо снова и снова.

Судя по тому, что он мог разобрать в тусклом свете спички, картина не передавала всей необычной прелести Марианны. Но зато на полотне была запечатлена квинтэссенция ее существа, ее — Дэвид замялся, подыскивая нужное слово, — дух. Он несколько раз медленно кивнул, сам не осознавая этого движения, и поднял спичку повыше, чтоб лучше разглядеть портрет.

На мгновение его поразила исключительность происходящего — глубокой ночью он стоит в какой-то затхлой комнатенке рядом с незнакомой женщиной и почти в полумгле, при свете единственной спички, разглядывает зачем-то ее портрет. Затем трезвость этой оценки испарилась, и он снова погрузился в безмолвное, но восхищенное созерцание ее красоты.

— Вам нравится? — Вопрос Марианны прервал его молчание.

— Это прекрасный портрет, — отозвался он. — Когда он написан?

— Прошлым летом.

Дэвид зажег новую спичку и продолжал смотреть на полотно. На холсте были изображены лишь голова и плечи женщины. «Он писал ее обнаженной?» Этот странный вопрос не только пришел ему в голову, но и едва не сорвался с языка. Дэвид проклинал себя за то, что подобная мысль могла прийти ему в голову. Просто невероятно, что такое волнение вызывает в нем женщина, которую он знает едва ли больше десяти — пятнадцати минут. Разумеется, это результат влияния ее необычной красоты. «Видеть такую красавицу, — сказал он себе, — значит желать ее».

Дэвид со вздохом отвернулся.

— Могу сказать, что это действительно…

Он умолк на полуслове, поняв, что остался один. Встревоженный, кинулся к темному проему двери и через мгновение оказался в мастерской. Марианна стояла у окна и смотрела наружу. Дэвид щелчком отбросил спичку и спросил:

— Мне закрыть дверь?

— Как хотите, — отозвалась она.

Тон ее был настолько апатичным, что Дэвида пронзила боль тревоги. Сам не зная почему, он чувствовал себя обязанным доставить этой женщине радость. Не в силах оторвать глаз от ее лица, полуобернулся и толчком затворил дверь. Затем двинулся к окну, у которого она стояла. Марианна, казалось, не сознавала его присутствия. Дэвид поежился. Ее безразличие больно ранило его. Еще несколько минут назад их отношения были полны взаимопонимания, а теперь она словно ускользнула от него и оказалась на недосягаемом расстоянии. Он тщетно напрягал разум, пытаясь найти слова, которые могли бы вернуть ее обратно.

— Какой… э-э… какой очаровательный медальон у вас на шее, — наконец выдавил он из себя.

Она обернулась, и, хотя он стремился всего лишь выправить ситуацию, ее ответная улыбка поразила его: между ними опять воцарилась близость.

— Вы хотели бы взглянуть на него?

— Очень хотел бы.

В тот же момент он как бы увидел себя со стороны. Воображение услужливо изобразило его в качестве персонажа бесчисленных телевизионных драм — проклятие, наложенное на него профессией телесценариста. Но это видение тотчас исчезло, как только Марианна потянула ворот свитера и перед его взором на мгновение предстали, повергнув его едва ли не в трепет, округлости ее груди. Нервно сглотнув, он принял из ее руки медальон и с подчеркнутым вниманием принялся его рассматривать. В лунном свете можно было лишь разглядеть, что медальон сделан из золота, а в центре его сверкает крупный камень. Дэвид поднял глаза на женщину.

— Это бриллиант?

— Да. Его подарил мне Терри.

Он кивнул, улыбнулся и тут же вспомнил, как много раз в своих сочинениях называл такую улыбку «храброй». Итак, храбро улыбнувшись, Дэвид продолжил:

— Должно быть, он очень любил вас.

Марианна резко отвернулась.

— Он вовсе не любил меня, — проговорила она. — Любил бы, не уехал.

Дэвид продолжал смотреть на нее. Ее слова взбудоражили его и вывели из обычного равновесия. Правда, он ожидал чего-нибудь примерно в этом духе, но все же вздрогнул, когда Марианна вдруг резко повернулась и направилась к выходу из студии.