Призраки кургана - [89]

— Пошла отсюда, девка, ишь, удумала сушиться без платы! А ты дрова пилила, сюда поднимала, костер поддерживала? Убирайся, пока зубы да глаза не повыбили!

Не видя, но уже зная, что я бегу на помощь, разъяренный обрушившимися на нее оскорблениями, Снежана быстро обернулась, вытянув руки вперед и успев схватить меня за полы плаща.

Едва не сбив девушку с ног, я остановился, почти не видя ее, желая лишь добраться до мужиков и преподать им полезный урок, относительно выбитых глаз и зубов. Но сильные руки ведуньи продолжали удерживать меня на месте. Наконец, опомнившись, я услышал ее слова.

— Посмотри на них, ведь это самые последние бедняки. Представь усилия, которые потребовались для того, чтобы доставить сюда дрова, и все ради нескольких жалких монет. А тут явилась я и стала воровать их тепло. Чем это отличается от того, что я обокрала бы булочника или мясника? Ведь они тоже ничего не дают даром, и никто их за это не осуждает.

Я посмотрел на двух хранителей огня, вид которых вблизи производил удручающее впечатление. Низкорослые, худые, сгорбленные от постоянной непосильной работы, они были одеты в ветхие накидки, весьма похожие на старую мешковину. Порты из усчины, грубая ткань которой заправлялась под онучи, обмотанные вокруг ног и древние лапти.

Увидев перед собой высокого сильного мужчину, потрясающего увесистым посохом, они испуганно отбежали от своей охраняемой ценности и застыли неподалеку, готовые мчаться дальше при первых признаках опасности.

Они были похожи на несчастных дворняг со впалыми боками и поджатыми хвостами. Бродячих псов отгоняют от обглоданной сухой кости, представляющей для них невиданное лакомство.

Не в силах ни сопротивляться, ни отступить перед сильнейшим, они только отбегают, скаля зубы и жалобно повизгивая. Гнев мой испарился при виде столь жалкого противника. Снежана, видя это, отпустила меня, заметив:

— А все же было бы неплохо обсушиться возле огня.

Я достал из сумки несколько монет и направился к дымящимся головешкам, однако их владельцы по-прежнему опасливо топтались поодаль. И лишь по зову ведуньи, которая, как было видно, заступилась за своих обидчиков, они подошли ближе.

Получив плату, бывшую, судя по их обрадованным лицам, даже чрезмерной, мужчины засуетились, подбрасывая хворост и поленья, разводя настоящий огонь.

Я подозвал родителей с ребенком, нескольких обессилевших стариков, и некоторое время мы наслаждались теплом, поворачиваясь перед огнем, как будто совершая ритуал поклонения ему. Я ссыпал горсть мелочи одному из двух хранителей тепла, велев подпускать каждого, кто промок под сорвавшимся бураном и вскоре нагонит нас.

9

Воевода увидел перед собой жреца, который вдруг неизвестно куда пропал перед самым боем.

Колдун тоже был на миг ошеломлен неожиданной, невозможной встречей, и лишь поэтому Руфус успел выкрикнуть свои вопросы и предположения:

— Откуда ты? Тоже выбрался из ямы?

И тут же лицо его просветлело.

— Я понял, ты пришел убить хана, сквитаться за князя! Но я уже совершил месть!

Он отступил в сторону, открывая залитый кровью ковер, на котором лежал, бессильно раскинув руки, Исмаил, утративший в смерти присущую его лицу надменную значительность.

С тяжелым сердцем смотрел на «брата» Горкан, перед глазами которого вихрем пронеслись, сменяя друг друга, картины их детства, взросления, несчетные примеры того, как молодой хан проявлял свою искреннюю симпатию к орку.

Наверное, права Арника, от человека нельзя требовать того, чего он не может дать в силу своей природы, характера. Исмаил действительно любил его как младшего брата — так, как только был способен на такое чувство.

Тело хана на минуту отвлекло внимание всех, но Калимдор тут же пришел в себя, прошипев в лицо Руфуса слова, полные торжества человека, выполнившего священный долг:

— Собачий сын, холоп княжеский! Именно для того, чтобы отомстить за эту погань господина твоего, я сюда и явился! Ведь нет ничего более важного в моей жизни.

Не дожидаясь, пока ошеломленный воевода придет в себя, колдун взмахнул тяжелым посохом, ударив Руфуса по голове с такой силой, что казалось, череп неизбежно должен был треснуть, вминая кости внутрь мозга.

Воевода, на которого можно было свалить исчезновение чаши, не сбежал вовремя, и теперь Горкану предстояло изменить прежний план. Арника крепко стиснула его пальцы, привлекая внимание к дальней, плохо освещенной стороне шатра.

Теперь и он увидел там пульсирующий сгусток тьмы, безуспешно пытаясь разглядеть очертания фигуры, встретиться глазами с Елистарой. Жрица оставила шамана, подойдя к демону, и склонившись в глубоком поклоне.

Медленный, тягучий голос, казалось, доносившийся со всех сторон, произнес:

— Покажи мне чашу.

Арника обернулась, выжидательно глядя на Горкана, и он понял, что решительная минута наступила. Именно сейчас он узнает, сможет ли обмануть демона, безнаказанно завладев кубком. Полуорк уверенно объявил:

— Уже готовая, окованная золотом чаша оставалась здесь, в шатре хана. После ее создания, мне уже нечего было делать с ней, да и никому другому Исмаил не отдал бы ее, слишком дорожа трофеем.

Голос Елистары приобрел пронзительность, ввинчиваясь в уши: