Призраки кургана - [58]

— Что же касается призраков, — он помедлил. — Конечно, я никогда не занимался этим специально, но не раз читал, что даже некроманты не в силах заклинать привидения. Только боги вправе решать судьбы умерших, а они, скажем прямо, редко идут под знаменем справедливости…

Крепкие пальцы, совсем не стариковские, побарабанили по столу.

— Здесь, в этом кабинете, я разгадал немало загадок прошлого, — пробормотал он. — Порой мне становились опорой древние тексты, нередко приходилось отправлять в путь послушников библиотеки, чтобы поговорить с очевидцами событий или осмотреть место, где они развернулись.

В его словах не было ничего хвастливого. Он рассказывал о своих успехах так же просто, как садовник говорит о том, что высадил сегодня шесть яблонь.

— Странно, но только сейчас я понял, что судьба черепа никогда меня не интересовала. Это и правда одна из самых ярких тайн в истории колдовства, и многие до вас пытались найти ей разгадку. Но, очевидно, я подсознательно бежал от нее, чтобы не сталкиваться со своим прошлым.

Старец взглянул на свои руки, сцепленные в замок, и несколько мгновений мы провели в молчании.

— Признаюсь, на какой-то момент ваш рассказ разбудил мое любопытство. Мне бы хотелось заглянуть через порог, переступить который я никогда не решусь. Открою вам небольшую тайну…

Он приблизил к нам голову через стол, хотя прекрасно знал, что в просторной, залитой светом комнате некому нас подслушать. Руфус вел себя, словно ребенок, который играет в тайны, — когда сама игра во сто крат важней результата.

— Время от времени, — нечасто, — я слегка поворачиваю болт в своей голове, чтобы разбудить воспоминания. Я вращаю его совсем чуть-чуть, но этого достаточно, чтобы прошлое встало передо мной так ясно, словно я вновь переживаю его наяву.

Руфус коснулся металлической бляхи, скрытой под седыми прядями.

— Иногда я загадываю, что именно хочу увидеть, а порою просто скольжу по волнам прошлого. Не знаю, удастся ли мне на сей раз раскрыть свою память на нужной странице. Когда я отпущу руку, болт будет медленно вращаться в обратную сторону, как пружина в часах, пока не встанет на место. Тогда я вновь обо всем забуду.

— Тогда как нам это поможет? — спросила Снежана.

— Вы увидите, — ответил старик и повернул стержень, погруженный в его череп.

3

Первым моим ощущением была тяжесть.

Она навалилась на меня, обволокла тело, тянула к земле, — и хотя я чувствовал, что в силах ее превозмочь, само это ощущение было странным и болезненным, как бывает во время хвори, когда голова наливается гудящим свинцом, и просто поднять руку требует огромных усилий.

Когда схлынул морок, я увидел, что стою у входа в шатер, держа в руках бердыш — топор с искривленным лезвием, в форме полумесяца. Ни один народ не знал подобного оружия, кроме русских, — ни в лесах Европы, ни в азиатских степях вы не встретите такой секиры.

Я перехватил поудобней оружие, невесть как оказавшееся в моих руках, — да и что я сам делал в самом центре разбитого на ночь лагеря, в окружении высоких палаток, костров, воздевающих к небу пламенные руки, и расхаживающих вооруженных людей.

Высоко над головой раскинулись звезды, хотя я мог бы поклясться, что только-только забрезжил рассвет, когда мы отправились в библиотеку Тритонов. Уж не сон ли это, — мелькнула мысль, не заснул ли я, ожидая ответа Руфуса.

Однако острая боль, пронзившая руку, сразу развеяла это предположение. Глянув на ладонь, в неверном свете далеких факелов, я увидел тонкую струйку крови. Конечно, как я мог забыть про косицу — характерную черту бердыша.

Нижний край его лезвия сильно оттянут, и крепится к ратовищу, то есть древку, несколькими гвоздями, поверх которых наматывается веревка или тонкий ремень. Тот, кому принадлежало оружие, обращался с ним не слишком бережно, — шнур спал, и изогнутый металл поцарапал мне руку.

Странные звуки раздавались из палатки — тяжелые стоны, которые были рождены явно не в груди человека. Бросив взгляд туда, я увидел, что рядом со мной стоит второй караульный, безучастно вперивший взгляд во вспыхивающую кострами темень походного лагеря.

Мир накатился на меня мутной волной прибоя, и лишь только новые вопросы забились в моем мозгу, как я увидел группу людей, направлявшихся к нам.

Впереди шел высокий мускулистый воин, огромный, как гора, — и в его облике я почувствовал что-то знакомое, хотя мог поклясться, что никогда раньше не видел этого льва, вставшего на дыбы — герб, выкованный на латном доспехе.

Позади него шли еще трое, — явно ниже рангом. Увидев их, ратник, что стоял справа от меня, взял на караул, и прежде, чем я успел подумать, мои руки повторили его движение.

Командир знаком велел нам следовать за ним, и шагнул под своды шатра. На мгновение свет, падавший оттуда, упал на его лицо, и я узнал Руфуса.

Только теперь я понял то, о чем должен был догадаться сразу же. Все, что я видел вокруг себя, было воспоминаниями книжника. Пригласить меня в свою память — оставалось единственным способом сохранить то, что будет зачерпнуто с ее глубины, после того, как болт вернется на место.

Огнемеч явно не узнавал меня, и я догадался, что вижу не того книжника, с которым несколько мгновений назад беседовал на верхнем этаже библиотеки Тритонов, — а другого, каким он был много лет назад.