Призраки кургана - [57]

— Однако любопытство все же пересилило осторожность, — продолжал Огнемеч. — Я поехал к тем, чьи имена здесь написаны. Это оказались воины, когда-то служившие под моим началом, но давно оставившие прежнее ремесло. Каждый из троих был рад снова увидеть меня, и мне стало приятно, что не все на этой земле произносят мое имя с ненавистью.

Ведунья вернула старику свиток, он вновь развернул его, пробежав глазами по строчкам, которые давно знал наизусть. Потом вернул на полку.

— Они рассказали мне многое, чего не было в этом письме. Чем больше я узнавал о своем прошлом, тем сильнее удивлялся — настолько чужим стало оно для меня. Для того, чтобы стать воином, надо пройти через горнило битвы, но память об этом исчезла, и теперь сама мысль о том, чтобы взять в руки меч, казалась мне безумием.

Он взял другую книгу.

— Я не знал, что делать, мне были нужны деньги, но я ничего не умел — мои навыки спали, и я не хотел их пробуждать. Мир и покой, пришедшие в мою душу, так прекрасны, что я не мог расстаться с ними. Каждый из троих ветеранов, у кого я гостил, предлагал мне помощь, — но я не хотел быть нахлебником. Видно, стимфалийским друидам все же не удалось стереть из моей памяти гордость…

Я раскрыл томик, который он мне протянул. Руфус пояснил:

— Последним в списке было имя Даграмия. Из рассказов двух других я уже знал, что это тоже один из моих боевых товарищей, поэтому ехал уже без опаски. Они говорили, что ему удалось воплотить в жизнь мечту, о которой судачат все наемники возле походного костра…

— Открыл постоялый двор? — спросила Снежана.

— Верно. Интересно, хотел ли я того же? Все мои прежние желания исчезли, вместе с памятью… Даграмий предлагал мне остаться, но я понял, что ему будет неловко держать при себе слугой человека, который раньше вел его в бой.

Руфус не стал продолжать эту мысль, однако стало ясно, что и его самого не устроил бы такой расклад.

— Однако там, в таверне, я разговорился с одним сказителем-гоблином. Слово за слово, и он пожаловался мне на то, что не так-то просто найти новые сюжеты для песен, — а когда начинаешь рассказывать о том, что люди вокруг уже не раз слышали от других бардов, вместо денег в тебя швыряют объедки.

Снежана уставила взгляд в потолок, и стало ясно, что здесь она не совсем безгрешна.

— Тогда мне пришло в голову, что почти никто не был на Стимфалийском болоте… Я взялся за перо, и с тех пор с ним не расставался. То, что когда-то произошло со мной, спрятано в глубинах моей памяти, и я не могу рассказать об этом, — хотя многие не раз предлагали мне вынуть болт, пусть даже на время, чтобы написать книгу воспоминаний.

Именно ее я держал в руках; теперь я вспомнил, что и раньше видел это сочинение Руфуса на книжных полках, и подосадовал на себя, что не нашел времени прочесть его. В конце концов, я живу уже тысячу лет.

Огнемеч продолжал:

— Но я никогда не чувствовал потребности в этом. Мир так велик, если смотреть на него широко открытыми глазами — он неисчерпаем, и в нем всегда есть истории, которые стоит рассказать людям. Как я понимаю, одна из них и привела вас сюда…

Его голос стал шутливо-суровым — так умеют говорить люди, никогда не сердившиеся по-настоящему.

— Я поведал вам достаточно. Теперь ваша очередь — здесь, в библиотеке Тритонов, собраны тысячи тысяч книг, и все же я всегда с жадностью рад новым рассказам…

Некоторое время Снежана смотрела на него, не зная, стоит ли раскрывать правду. Далеко не все готовы рукоплескать вам, если вы признаетесь, что говорили с призраком, да, к тому же, еще и собираетесь ему помочь.

В первый момент, девушка хотела солгать, сказав, что мы всего лишь интересуемся историей армии Всеслава, а также тем, что произошло с его черепом, который стал легендой после смерти своего владельца.

Однако сбоку от стола Руфуса стояло высокое зеркало, оправленное в золотую раму; узоры улыбались нам нимфами и сатирами, на нижней планке устроился толстый фавн, лежавший на спине и игравший на флейте, а верхняя распахивалась крыльями райской птицы.

Между этими буколическими фигурами, амазонка увидела свое отражение. Полуторный меч, поднимавшийся за плечами, кожаные с клепкой доспехи и высокие сапоги могли принадлежать кому угодно, но только не любительнице истории.

Огнемеч же потерял лишь память, но никак не разум, — к тому же, новое ремесло научило его наблюдательности. Он явно мог отличить, когда ему лгут, — а нередко, как бывает с опытными слушателями, умел понять правду, даже получив вместо нее ложь.

Вздохнув, Снежана рассказала ему все, что произошло, — начиная с боя на мосту, и заканчивая крепостью орков.

Старик слушал внимательно, не перебивал, умело балансируя на тонкой грани, когда человек и не вмешивается в повествование, но в то же время проявляет к нему живой интерес. Когда девушка смолкла, он произнес:

— Надеюсь, вы не откажете мне в праве рассказать эту историю в одной из хроник, — хотя, если пожелаете, я не стану называть ни истинных имен, ни мест.

Девушка согласно кивнула, — было гораздо проще разрешить Руфусу сделать это, чем заставлять его ломать голову над тем, как изменить сюжет до неузнаваемости. Было ясно, что Огнемеч все равно его куда-нибудь вставит.