Призраки Гойи - [88]

Какие такие прочие? Лоренсо так этого и не узнал. Наверное, большинство этих узников были такими же испанцами, как он, воевавшими на стороне Франции.

В 1813 году Веллингтон одержал ряд бесспорных побед. Июньскую, в сражении при Витории, расценили как окончательную. Бывшему королю Жозефу едва удалось унести ноги. Этот ценитель красоты уже успел переправить во Францию морем целую коллекцию произведений искусства, в основном картин, среди которых были шедевры Тициана, Веласкеса и Корреджо. Впрочем, Бонапарт любовался ими недолго. Выдворенный из Франции в 1814 году, после разгрома армии своего брата, он возвратился туда на следующий год, одновременно с Наполеоном, бежавшим с острова Эльба. Жозеф навсегда покинул Францию после поражения при Ватерлоо в 1815 году, в то время как его побежденный брат садился на британский корабль, чтобы пуститься в плавание к берегам далекого и неведомого острова Святой Елены, где ему суждено было завершить свой легендарный путь.

Жозеф, покинувший королевский трон не с пустыми руками, обосновался в Соединенных Штатах Америки, в Филадельфии, где близкие по привычке называли его «ваше величество». Он вел, по-видимому, праздную и приятную жизнь, устраивал приемы, окружал себя женщинами, и, вернувшись в Европу, умер в Италии в 1844 году, пережив своего брата на двадцать три года. Разъезжая по свету, где бы то ни было — в Швейцарии, в Италии, в Соединенных Штатах — Бонапарт продолжал покупать картины, теперь на вполне законных основаниях. Его похоронили рядом с братом в мраморной гробнице парижского Дома инвалидов, где оба покоятся по сей день.

Кого можно было посадить на испанский трон в 1813 году? Более того, нужен ли был Испании король? Этот вопрос оставался нерешенным почти целый год, даже после того как французов изгнали с полуострова. Никто не желал видеть на этом троне прежнюю королевскую чету, которая, впрочем, тоже не изъявляла ни малейшего желания возвращаться из ссылки. Карлос IV даже отрекся от престола в пользу своего сына Фердинанда. Именно ему в конце концов и досталась корона. После злополучной встречи в Байонне Фердинанд жил во Франции вместе с младшим братом и дядей, в замке, принадлежавшем Талейрану, где молился каждый день по нескольку часов кряду да жег книги Руссо и Вольтера, которые находил в библиотеке.

Этот заурядный, истеричный, недалекий, злой и мстительный человек, скованный по рукам и ногам железными путами отживших идей, был, вероятно, самым худшим королем из всех когда-либо правивших Испанией. Тем не менее его горячо приветствовали в первых городах, через которые он проезжал, особенно в Сарагосе. Когда Фердинанд прибыл в Мадрид в 1814 году, где у него были основания опасаться более холодного приема, его встретили криками: «Долой свободу! Да здравствует Фердинанд VII! Да здравствуют оковы! Да здравствует угнетение!» — невероятными, но достоверными словами, которым суждено было еще долго звучать в памяти испанцев. Но, вероятно, как водится, и вольнодумцы всякий раз этому дивятся, народ устал и даже пришел в отчаяние от всех этих долгих лет необъяснимой смуты, от бесконечных нашествий, репрессий и нищеты. Он с облегчением воспринял возвращение порядка. И неважно, в какую личину рядился этот порядок.

Итак, порядок был восстановлен. Конституция, принятая в Кадисе, была немедленно отменена, всех общеизвестных либералов отправили в тюрьму в ночь с 10 на 11 мая; та же участь Постигла актеров, журналистов, адвокатов и даже аристократов, а также всех ilustrados и iluminados, которых удалось застать дома. 12 мая, в то время как Фердинанд VII еще не прибыл в Мадрид, было обнародовано воззвание, гласившее, что всякий, кто станет выступать в защиту конституции, будет немедленно казнен.

Новоявленный король закрыл университеты и театры. Наконец, сразу же, как только стало Можно, он восстановил инквизицию, публично поблагодарив ее за то, что она оберегала Испанию от заблуждений и прегрешений, в которых коснели другие королевства. Национальная безопасность и нравственное здоровье прежде всего. Страна погружалась во мрак. Ректору Серверского университета, принимавшему короля, посчастливилось произнести фразу, благодаря которой он немедленно попал в историю Испании: «Долой пагубное пристрастие к размышлениям!» Чтобы продемонстрировать, что страна по-прежнему является королевством, далеким от революционных идеологий, испанцы также скандировали: «Долой нацию!»

Один из офортов цикла «Бедствия войны» Гойя назвал «Истина мертва». Но не все желали это признавать. Официально, во всяком случае в Испании, истина была объявлена вне закона. Дабы это подтвердить, король объявил, что отныне всем еретикам будут жечь язык каленым железом.

Лоренсо, томившийся в застенках, не подозревал или почти ничего не знал о новом разгуле мракобесия. Время от времени он что-нибудь узнавал от благодушного надзирателя — так он узнал, что французы разбиты и король вернулся. Какой король? Он ничего об этом не знал и ничего не слышал о жене и детях. Гойя, вероятно, навестил бы Касамареса на свой страх и риск, но художнику ничего не было известно о судьбе Лоренсо.