Призраки - [41]

Гидеон занимался любовью так же, как делал все остальное: чрезвычайно умело и полностью отдавая себя делу. Хоуп закрыла глаза и позволила ему любить себя. Он заполнил ее тело, подвел к самому краю и удерживал там. Ленточки удовольствия танцевали внутри нее, сильные, многообещающие и требовательные. Как раз тогда, когда она почти достигла вершины, он отстранился и замедлил темп, затем начал снова.

Она открыла глаза и прошептала:

— Ты мучаешь меня.

— Совсем немного.

Комната была темной благодаря плотным шторам, которые скрывали окно и французские двери. Не будь здесь так темно, она никогда не заметила бы сверкание крошечных искорок в радужке зеленых глаз Гидеона.

— Ты снова светишься. — Странно, но она больше не находила этот факт удивительным.

— В самом деле?

— Это красиво. — Она передвинула ноги так, чтобы обхватить его бедра, приподнялась навстречу Гидеону и притянула его к себе, побуждая полностью войти в нее. На сей раз он не отстранился, а стал погружаться все глубже и тяжелее, быстрее и полнее до тех пор, пока она не закричала. Освобождение пронзило все тело и длилось дольше, чем должно было, если судить по ее прежнему опыту. Она снова вскрикнула и вцепилась в плечи Гидеона. Он последовал за ней, содрогаясь внутри нее и снаружи.

В конце концов, он тоже обессилил и опустился на нее сверху, продолжая обнимать и оставаясь внутри. Когда он, наконец, поднял голову, чтобы посмотреть на нее, она слегка вздрогнула от удивления.

— Ты придаешь совершенно новое значение слову «послесвечение», Гидеон.

Он действительно немного светился. Его глаза сияли необычным зеленым светом, а тело окутывала едва различимая искрящаяся люминесценция.

— Это… нормально?

Он отстранился, физически и мысленно, и откатился от нее.

— Такое случалось раз или два. И я точно не назвал бы это нормальным.

Она протянула руку, желая прикоснуться к нему, остановить, сказать, что она не жалуется. Даже наоборот. Но он оказался проворней и поднялся с постели прежде, чем она успела дотронуться до него, и направился в ванну.

***

Сердце, тело и душа. Гидеон не помнил откуда, но точно знал, что для возникновения такого послесвечения должны быть задействованы все трое. Он немного задержался в ванной, чтобы еще раз вымыть лицо и снова почистить зубы. Обычно он делал это до, а не после, но сегодня утром ничто не было нормальным.

Он едва знал Хоуп Мэлори. Итак, она была великолепной, горячей, видела, что он умеет делать и не бросилась наутек, будто спасаясь от монстра. Пока. Кроме того… дерьмо, не могло быть никакого «кроме того».

Она была интересным развлечением, вот и все. Секс с ней положит конец нежелательному партнерству. Теперь она должна попросить перевода, а именно этого он хотел больше всего на свете. Так к чему же это проклятое сияние?

Ей просто показалось, вот в чем дело. В следующий раз, если только он будет, ничего необычного не случится. В конечном счете Хоуп убедит себя, что увиденное было лишь игрой света или следствием настолько сильного оргазма, что она временно потеряла четкость зрения.

А у нее действительно был сильный оргазм. Как такая женщина могла оставаться одинокой? А она была также одинока, как и он. Гидеон знал это столь же четко, как и то, что для произошедшего с ним необходимо участие сердца, души и тела.

Ничего особенного. Так внушал он себе, когда однажды влюбился. Но та женщина увидела лишь крупицу его истинной сущности, и это стало концом. Те короткие отношения разбили вдребезги его мечту о присутствии в жизни чего-то нормального. В итоге ему удалось забыть ту женщину и точно также он выбросит из головы Хоуп.

— Это все Эмма заморочила мне голову, — пробормотал он в зеркало, изучая непривычно голый подбородок. — А еще Данте со своей проклятой бирюзой.

Внезапно он увидел в зеркале отражение Эммы и инстинктивно схватился за полотенце, прикрывшись прежде, чем повернуться. Сегодня она явилась в образе пятилетней девочки, снова одетая во все белое, и парила над ванной. Ее темные волосы немного вились и были заплетены в две длинные косички.

— Привет, папочка. Ты звал меня?

— Нет, я тебя не звал.

— Я слышала, как ты произнес мое имя, — запротестовала она с простодушием и настойчивостью упрямой маленькой девочки.

Ужасающая мысль пришла в голову.

— Ты появилась только что?

— Нет, — ответила она, широко распахнув глаза, и, пока он смотрел на Эмму, она становилась все более и более материальной. — Я ждала, а потом услышала, как ты произнес мое имя.

— Ждала чего?

Эмма улыбнулась.

— Будь осторожен, папочка, — сказала она и начала исчезать. — Она очень плохая. Очень, очень плохая.

— Кто очень…? — Прежде чем он успел закончить вопрос, Эмма пропала. Разумеется, она предупреждала его о Табби. Хотя полезней было бы сделать это вчера вечером до того, как он пошел на набережную. Хотя это его не остановило бы.

К тому времени, когда он вернулся в спальню, Хоуп ушла. Он услышал, как она ходит в уборной для гостей. Через несколько минут дверь ванной открылась, и она крикнула:

— Рейнтри, у тебя ведь есть запасная зубная щетка?

— Второй ящик слева, — ответил он.

Вытягивая рабочую одежду из стенного шкафа, Гидеон ругал сам себя. По крайней мере, Хоуп, казалось, не переживала из-за произошедшего. Она восприняла случившееся как то, чем оно и являлось: развлечение в мире, где не хватало забав, разрядка двух взрослых одиноких людей, чьи тела в этом нуждались. Просто еще один день в долгой череде таковых.