Призраки - [31]

В один из дней на исходе зимы миссис Вандербридж после завтрака попросила меня помочь ей очистить старый письменный стол в одной из комнат наверху. «Я хочу, чтобы оттуда вынесли всю мебель, — пояснила она, — ее купили в злосчастный период, и я собираюсь избавиться от нее и освободить место для тех чудных вещичек, которые мы привезли из Италии. В ящиках стола нет ничего ценного, разве что письма матери мистера Вандербриджа до ее замужества».

Я была рада, что она может думать о чем-то столь практичном, как перестановка мебели, и с чувством облегчения последовала за ней в слабо освещенную комнату над библиотекой, где все окна были плотно закрыты и чувствовалась некоторая затхлость. Много лет назад, как поведала мне однажды Хопкинс, первая миссис Вандербридж занимала этот кабинет совсем недолгое время, а после ее смерти муж частенько запирался здесь по вечерам. В этом, догадалась я, и заключалась тайная причина, почему моя хозяйка вознамерилась избавиться от мебели. Она решила очистить дом от любых ассоциаций с прошлым.

Несколько минут мы разбирали письма из ящиков стола, а затем, как я и ожидала, миссис Вандербридж наскучило это занятие. У нее нередко случались резкие перемены настроения, и я была готова к ним, даже если они накатывали внезапно. Помню, что она только что просматривала старое письмо — и вот уже вскочила нетерпеливо, бросила его в огонь нечитаным и взяла с кресла какой-то журнал.

— Разберитесь тут сами, мисс Ренн, — сказала она, доверчиво полагаясь на меня. — Если что-нибудь покажется вам достойным внимания — отложите… Но я лучше умру, чем буду копаться во всем этом.

Здесь хранились по большей части личные письма, и, продолжая аккуратно их подшивать, я думала, как же глупо, что люди хранят столько ненужных бумажек. Мистер Вандербридж представлялся мне человеком методичным, однако беспорядок в столе произвел на меня удручающее впечатление, поскольку сама я склонна была все систематизировать. Ящики были полны нерассортированных документов: то и дело я натыкалась на стопки деловых расписок и квитанций вперемешку со свадебными приглашениями или посланиями от какой-то пожилой леди из Италии, длиннейшими и скучными, но написанными изящным и очень женственным почерком. Я изумлялась тому, что человек, достигший такого богатства и положения в обществе, как мистер Вандербридж, настолько небрежно относится к своей корреспонденции, пока не вспомнила те туманные намеки, которые Хопкинс порой допускала в наших полуночных беседах. Возможно ли, что он действительно утратил разум на многие месяцы после смерти первой жены, проведенные в затворничестве, наедине с воспоминаниями? Этот вопрос все еще вертелся у меня в уме, когда я разглядела имя адресата на одном из конвертов — «миссис Роджер Вандербридж». Что ж, вот и нашлось хоть какое-то объяснение этому небрежению и беспорядку! Стол принадлежал не хозяину дома, а его покойной жене, и мистер Вандербридж пользовался им лишь в первые месяцы после ее смерти, когда, предаваясь отчаянию, едва ли вскрыл и прочитал хоть одно письмо. Трудно представить, что он делал долгими вечерами, когда сидел здесь в одиночестве. Так стоит ли удивляться, что горестные размышления навеки лишили его покоя?

Час спустя я благополучно разобрала письма и разложила их в разные стопки, намереваясь спросить у миссис Вандербридж, следует ли мне уничтожить наименее важные. Те письма, которые она особенно хотела сохранить, все никак не попадались под руку, и я уже хотела прекратить поиски, когда, пытаясь силой открыть тугой замок одного из ящиков, случайно нажала на что-то; распахнулась маленькая дверца встроенного тайника, и глазам моим предстал темный предмет, который раскрошился и распался на части от одного прикосновения. Склонившись ближе, я рассмотрела ссохшийся комок. Некогда он представлял собой букетик цветов, и обрывок алой ленты все еще украшал хрупкие стебельки, скрепленные проволокой. В этом выдвижном ящичке кто-то хранил дорогое сердцу сокровище. Растроганная этой романтичностью, я осторожно собрала весь прах в тонкую оберточную бумагу и, ощущая сопричастность чужой тайне, уже собралась было отнести свою находку к миссис Вандербридж в гостиную. И только тут обратила внимание на пачку писем, перевязанную серебряным шнурком. Поначалу я решила, что именно их искала так долго. Но шнурок порвался, едва я взялась за него, и, подбирая рассыпанные по столу письма, я невольно прочитала словечко-другое сквозь прорехи в конвертах и поняла, что это любовные послания, написанные, по моим подсчетам, лет пятнадцать назад мистером Вандербриджем своей первой жене.

«Возможно, хозяйке будет больно увидеть их, — размышляла я, — но у меня нет права их уничтожать. Придется отдать ей».

Когда я вышла из комнаты с письмами и цветочным прахом в руках, то подумала вдруг: что если отнести все это мужу, а не жене? Но затем — думаю, тут сказалась моя неприязнь по отношению к призраку, — я решительно сбежала вниз по лестнице.

«Благодаря этим письмам та, другая, обретет новую силу, ведь мистер Вандербридж будет думать о ней больше обычного, — сказала я себе. — Так что ему не видать их вовек. Не видать — уж я об этом позабочусь». Мне, безусловно, приходило в голову, что миссис Вандербридж вполне может в порыве благородства отдать письма мужу: она была способна поступить вопреки своей ревности, — но я решила, что, пожалуй, успею отговорить ее. «Если та, другая, и способна навсегда вернуться в этот мир, произойдет это в тот момент, когда письма попадут к нему», — повторяла я, торопливо пересекая холл.