Призрак улыбки - [40]
— Это убережет моего дорогого мальчика от тараканов и крыс, — сказала она, когда я уезжал на Гавайи, и не то в шутку, не то всерьез добавила: — Говорят, он защищает и от дурных женщин.
Письмо, умоляющее простить, а также завещание и чековая книжка уже отправлены маме. Эти листки, на которых я рассказал обо всем подробно и без изъятий, будут в последний момент сожжены. Единственное, что останется, — слова, обращенные к миру. Черным грифелем на оранжевом листке: «ВСЕМ: ЕСЛИ МОЖНО, ПРОСТИТЕ МЕНЯ».
Отсутствие объяснений, скорее всего, создаст впечатление, что меня доконали неудачи в спортивной карьере: все эти матчи, которые я должен был бы выиграть, но не выиграл. Случалось это потому, что в публике вдруг мелькало лицо, похожее на Сатико или Рэйко, и на долю секунды я терял собранность, а этого было достаточно, чтобы противник нанес удар, не дающий мне шанса остаться на ринге, и я, несколько раз отчаянно подпрыгнув в попытках обрести равновесие, плюхался наконец на дорожку плотно утрамбованного песка у ног зрителей первого ряда, которые тихо хихикали, прикрывая лицо украшенными золотыми кольцами руками, и стряхивали песчинки и бойцовские капли пота со своей дорогой, но почему-то скверно сидящей на них одежды. Я никогда не свел бы счеты с жизнью по такой глупой, легко поправимой причине, но пусть лучше считают, что я слабак-неудачник, чем докапываются до правды о моих страшных преступлениях. Добрее моей матушки нет, думаю, никого на планете, и, узнав правду о своем ненаглядном сыне, она, скорее всего, в прямом смысле слова умерла бы от стыда и горя.
Самое странное, что, несмотря на спортивность, сексуальность и, так сказать, телесноцентризм всей моей жизни, я печалюсь не столько о конце своего физического существования, сколько о прекращении моей умственной деятельности — плодов полученного образования, захватывающих бессонных ночей, когда я читал, пока мышцы спины не отказывались служить, моих неповторимых приключений и ярких ошибок. Мне хотелось бы верить, что, трансформированная в некую лучшую форму, душа продолжает жить, и я надеюсь, что в следующий раз, если мне в самом деле будет дан этот следующий раз, я кончу свою жизнь не таким жалким образом.
В последнее время я нередко наведывался в библиотеку «Японского фонда» и читал там о сверхъестественных явлениях и существах. Это дало возможность понять, что я был не человеко-волком, а просто беспечным, любящим развлечения парнем, который благодаря невезению превратился в жестокого, меняющего обличья вурдалака. Но если так, скажете вы с удивлением, если ты вовсе не стал человеко-волком, то к чему были тогда на первой странице загадочно-высокопарные слова о плоти, крови и шерсти? При чем тут шерсть?
Шерсть? Да, шерсть… Полагаю, вам знакома история о том, как в пятнадцатом веке в Австрии, в Зальцбурге, был обнаружен однажды в безлунную ночь человек, бегущий голым, на четвереньках, с сочащейся кровью селезенкой во рту. Три полицейских остановили его на темном деревянном мосту, украшенном резными изображениями горгулий, херувимов и дубовых листьев.
— Что все это значит? — резко спросили стражи порядка, направляя свет своих масляных фонарей на покрытое струпьями и наполовину завешенное слипшимися от крови волосами лицо, и тут же отшатнулись при виде безумных глаз, омерзительной багрово-лиловой кожи и острых желтых зубов, облепленных кусками мертвечины.
— Я человеко-волк, — ответило им это полуживотное сдавленным, полным страдания голосом (и винного цвета кусок выпал у него изо рта), — убейте меня, пожалуйста, прежде чем я натворю новых бед.
— Человеко-волк? Но на тебе ведь нет шерсти! — воскликнули буквально понимающие сказанное полицейские.
— Неужели вам непонятно! — вскричал человеко-волк из Зальцбурга (его тонкие губы сверкали от крови). — Шерсть внутри.
Так же, думаю, обстояло дело со мной: заросшим шерстью чудовищем из Токио. Как жаль, что средства для депиляции сердца еще не придуманы!
С улицы доносится вой полицейских сирен. Не знаю, за мной ли это, но на всякий случай я только что проглотил, растворив в кокосовом молоке, остаток малуа. Губы теряют чувствительность и кажутся огромными, кажется, посмотрев в зеркало, я бы увидел не свое собственное грустное лицо — лицо человека, рожденного в тропиках, а что-то, напоминающее огромные монолитные статуи с острова Пасхи. Мне очень грустно покидать этот мир, исполненный стольких чудес и такой красоты, и я, подобно сонному маленькому мальчику, которого уводят за руку из сверкающего огнями и полного звуков веселья парка, всей душою надеюсь, что очень скоро вернусь на эту маленькую, милую сердцу планету.
А что же я вынес из пребывания в шкуре сумотори— человеко-волка, ласкового оборотня Рёгаку? Увы, ничего особенного: все те же занудливые старые правила, которым не хочет следовать ни один жизнерадостный молодой человек. Не позволяй приятным ощущениям сбивать себя с правильного пути. Никогда не ложись в постель с женщиной, которую не можешь прилюдно взять за руку. Опирайся на ценности, предлагаемые поэтами и философами, а не на те, что навязывает реклама пива и приключенческие фильмы. И конечно, избегай встреч с собаками, породнившимися с нечистой силой.
