Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время - [5]
Он сунул Дневник обратно под подушку, погасил свет и сразу заснул.
Ночью он проснулся оттого, что озяб. Одеяло оказалось на полу. Из-под двери или откуда-то еще сильно дуло. Он сердито поднял одеяло и снова заснул.
2
— Никто не видел моей трубки? — спросил мистер Харрисон.
— Посмотри на кухонном буфете, — сказала миссис Харрисон, не поднимая головы от раковины.
— Под пакетом с корнфлексом, — сказала Эллен, прожевывая тост.
Мистер Харрисон подошел к кухонному буфету, вернулся к столу, приподнял пакет с корнфлексом, снова положил его на место, потом сказал:
— Не хотел бы никому докучать и никого отвлекать. Но может быть, хоть ты что-нибудь подскажешь, Джеймс?
— В прихожей на столе, — сказал Джеймс. — А не осталось еще немножко бекона, мам?
— Благодарю тебя, — сказал отец. — Это бесспорный факт или всего лишь твоя догадка? Ладно, не трудись отвечать.
Он вышел из кухни, и было слышно, как он шел по скрипучему полу через прихожую.
— Прежде чем ты исчезнешь, Джеймс, я хочу дать тебе поручение, — сказала миссис Харрисон.
— Да, мам. Конечно, мам.
Он надеялся, что постоянная готовность помочь может искупить оконное стекло в кладовой.
— Отнеси в аптеку рецепт для Эллен. Я вчера забыла.
Негодование одержало верх над дипломатическими маневрами.
— А почему она сама не может? Нечестно! Кашляет-то кто? Она!
— Ее пригласили на весь день к Робинсонам, и она не успеет. Ну как, нашлась трубка? — Это был вопрос к мистеру Харрисону, который вернулся на кухню.
— Нет.
— Ничего, мы с Джеймсом везде поищем, пока тебя нет.
«Рабство», — пробормотал про себя Джеймс. Эллен самодовольно улыбалась.
— Ты, кажется, что-то сказал, Джеймс? — спросил мистер Харрисон.
— Ничего, папа. Я только пожелал Эллен хорошо провести день.
— Ох!.. — начала Эллен.
— Ну, я пошел, — сказал мистер Харрисон. — До свидания.
— До свидания, папа. Ну что ж, схожу за пестицидом. То есть за микстурой от кашля.
— Вот рецепт. Смотри не потеряй.
Миссис Харрисон достала рецепт из чайника, где хранились запасные пуговицы, мелкие деньги и важные документы. Джеймс положил рецепт в карман и вышел на оживленные по утрам улицы Лэдшема. Это был очень старый поселок, нечто среднее между деревней и городком. Рядом с современными постройками старые казались особенно маленькими. Новые жилые дома вырастали как грибы по обеим окраинам, но центр городка оставался прежним. Дома и улицы были там на размер меньше, чем в современном городе. Грузовики и даже верх легковых машин приходились на уровне крыш.
Улицы были слишком узки, а углы их слишком остры для современного уличного движения. Из-за этого случались самые живописные заторы. Сейчас Джеймс с интересом наблюдал один из них: на главном перекрестке грузовик фирмы «Хантли и Пальмер» никак не мог разминуться с трактором, тащившим прицеп. В городке насчитывалось шесть пабов, большей частью называвшихся «Лебедь», две мясные лавки, ни одного супермаркета, парикмахерская под вывеской «Стиль и Элегантность» и просторная новая Единая школа, вся из стекла и бетона. Но в классных журналах повторялась большая часть тех же фамилий, что и в записях о Крещениях, Бракосочетаниях и Смертях, которые велись в местной церкви уже около пятисот лет. Улицы носили краткие и разумные названия, говорившие о прошлом городка: Приусадебная улица, аллея Аббатства, Фунтовая улица. Застроенные маленькими домами цвета меда, эти улицы уводили в луга, на просторы зеленого, обильного речками, поросшего вязами Оксфордшира.
Грузовик и трактор разобрались наконец между собой, и Джеймс неохотно продолжил свой путь. Была суббота. День предстоял ни на что специально не предназначенный, а потому полный возможностей. Можно дальше копать яму, думал Джеймс, можно пойти к Саймону, вдруг он придумает что-нибудь получше, а то еще можно навестить археологов, которые что-то раскапывают на ферме, или можно… Тут он увидел свое отражение в оконном стекле и остановился, чтобы изобразить обезьяну, скрежещущую зубами. Музыка из радиоприемника, доносившаяся с верхнего этажа, напомнила ему еще один его номер: Знаменитый Дирижер. Чтобы лучше себя видеть, он встал на кирпич, поднял вверх дирижерскую палочку (только что подобранную в канаве соломинку), коротко кивнул оркестру и широко раскинул руки, призывая зазвучать три тысячи скрипок. Отбрасывая волосы со лба после особенно бурного пассажа, он увидел за окном удивленное лицо какого-то пожилого человека, понял, что он не один, и поспешно соскочил с кирпича.
В аптеке было много народа. Пришлось подождать. Мимо окон, шагая между отцом и матерью, прошел Саймон, одетый во все чистое, — значит, в гости к родственникам. Бедняга Саймон! Джеймс замахал руками, чтобы привлечь его внимание, и попытался мимикой выразить сочувствие и что, мол, увидимся завтра, когда все будет позади. Саймона увели прежде, чем он успел ответить.
— Может быть, вы уже кончили? — сказала из-за прилавка строгая аптекарша. — Я жду.
— О, извините! — сказал Джеймс. — Мама просит изготовить вот это. — Он извлек из кармана рецепт.
Аптекарша заглянула в него. Потом нахмурилась и всмотрелась более внимательно.
— Тут кто-то дурачился, — сказала она. — Я не могу принять рецепт в таком виде.
