Призрак острова - [14]

Он задумчиво потер подбородок. Книги могли бы быть полезны, но Локи был непредсказуем. Видар не знал, чего от него можно было ждать.

— Почему тебя так интересует Мидгард? — спросила Од, наклоняясь вперед, чтобы обуться. Луч заходящего солнца осветил ее бледную щеку, и ее кожа казалась очень нежной.

— Там так красиво, — сказал он, думая о Хале.

— И там столько смертных людей. Они все измождены. Они все время спешат и много волнуются.

— У них только одна жизнь, чтобы все успеть.

— Ты хочешь поехать туда?

— Я был там. — Он вздохнул. — С тех пор прошло много времени.

— И тебе понравилось там?

— Да.

Она встряхнула головой, когда выпрямилась.

— А я не хочу туда. Не думаю, что там что-то особенное.

Ее распущенность раздражала его, особенно когда дело касалось Халы.

— Тебя ничто не интересует кроме себя самой, Од?

Ее темные глаза злобно сверкнули, и он немедленно пожалел о сказанном:

— Прости меня, — сказал он, нежно касаясь ее руки. — Я сначала говорю, а уж потом думаю.

Од уже отвернулась.

— Я уже доставила тебе много неприятностей. Я направляюсь к дому.

Он смотрел на ее уходящую фигуру, чувствуя вину и ком в горле. Од принадлежала его семье с давних времен. Она совершила преступление, и за это вся их семья была приговорена работать слугами.

Он встретил ее во время одного из своих редких визитов пять лет тому назад в Валяскьяльве, где она работала во дворце Одина. Его отец заставлял ее работать до изнеможения, придумывая отвратительные задания, чтобы унизить ее и постоянно угрожал ей сексуальными домогательствами других мужчин. Сжав зубы, она все терпела. Видару стало жалко ее, и он попросил своего отца, чтобы он отдал ее в услужение ему. Во дворце Одина было полно слуг, а у Видара — ни одного, и поэтому Один согласился. Далее последовал обычный спор.

— Почему ты должен жить так далеко и в таких бедных условиях? Когда ты вернешься в Валяскьяльв и будешь жить с нами со всеми?

— Я предпочитаю свою спокойную жизнь. Я счастлив жить в Старой Долине, — ответил Видар. Он не мог жить среди своей жестокой семьи. Не мог находиться в компании этого ужасного типа, который считался его отцом. Не мог жить среди этой ослепляющей роскоши, дорогих застолий и бесконечного буйного веселья. Он собрал вещи Од и ушел вместе с ней. А не последний ли это был раз, когда он разговаривал с Одином? Пять лет — не такой долгий период. Один мог не вспомнить о своем сыне еще пятьдесят лет, если на то не было причины.

Од понадобилось не меньше трех недель, чтобы расслабиться в доме Видара и наконец понять, что за его мягким обращением не последует жестокая шутка. Он никогда не спрашивал, что за преступление она совершила, но она упоминала об оставленном грудном сыне. Видар же не вникал слишком глубоко. И без того было очевидно, что она влюблена в него, а у него совсем не было желания давать ей надежду на взаимность. Его сердце было не здесь. Оно находилось за туманами и цветными огнями Бифроста.

Птицы хлопали крыльями над головой, и слабый солнечный свет согревал их крылья. Видар положил книгу обратно в сумку и попробовал произнести фразу по-английски: «Хала, ты меня помнишь?» Но, конечно, теперь ее звали не Хала. Он должен вернуться к воде, чтобы попытаться узнать ее новое имя. И он не осмелился бы спросить ее напрямую, если бы она помнила его. Условия были довольно специфические: она бы вернулась в Мидгард, но он бы не стал напоминать ей об их прошлом, пока она снова не влюбилась бы в него, а если бы она не влюбилась, тогда он не стал бы вмешиваться в ее жизнь.

Но чтобы добиться ее любви, ему нужно знать язык, на котором она говорит.

Видар побежал за Од, зовя ее по имени. Он догнал ее на той стороне ручья.

— Видар? Что-то не так? — сказала она, когда Видар приблизился.

— Ты нормально себя чувствуешь, чтобы идти пешком?

— Как видишь.

— Мне нужно, чтобы ты сходила к Локи.

Од кивнула, горя нетерпением сделать для него что-нибудь приятное.

— Возьми на время все книги на английском языке, которые есть у него.

— Конечно. Я пойду сейчас же.

— Будь аккуратнее. Старайся не наступать сильно на пораненную ногу.

Видар смотрел ей вслед, пока она не скрылась в гуще деревьев. Он все еще чувствовал вину, но успокаивал себя тем, что рана оказалась не слишком серьезная. Вытянувшись на траве, он стал смотреть в небо. Оно казалось вымытым дочиста после недели проливных дождей. Он почувствовал себя молодым, а вовсе не мужчиной, прожившим более тысячи лет. Свет и потрясение от любви засели в нем прочно и со временем трансформировались в болезненную идею, не дававшую ему покоя, сжигавшую его глубоко изнутри, и самым лучшим было бы забыть обо всем. Сейчас воспоминания о ней снова нахлынули. С помощью книг Локи Видар вспомнит ее язык через неделю или две. Тогда он мог бы начать планировать следующий шаг: свое возвращение в Мидгард.

Лишь редким лучам солнца удавалось проникнуть в лес, обогнув могучие черные скалы и преодолев тихие фьорды. Тем же путем шла Од к дому Локи. Последний раз она ехала на лошади по этой дороге вместе с Видаром, вернее, сидела у него за спиной, уютно устроившись, и поэтому почти не помнила этого унылого маршрута. Она чувствовала жар, исходивший от его тела через мягкую шерстяную рубашку. Теплые кончики его волос покалывали ей лицо, а учащенный ритм биения его сердца отдавался у нее в щеке. Она вспомнила, что дом Локи стоял на восточной стороне, сразу после того, как кончалось поле, где деревья снова начинали сгущаться. Пройдя еще немного, она в конце концов увидела крышу. Дом Локи был в три раза меньше дома Видара, но считался десятым по величине в Валяскьяльве. Он прятался среди густых деревьев, ветки которых создавали темную завесу вокруг него. Крыша дома была засыпана старыми листьями, которые лежали здесь уже не один сезон, а вокруг него повис туман. Ветки дикого винограда — где-то темного, где-то совсем белого — дополняли общий вид. У Локи не было земельного участка и хозяйства, он не держал скотину, как Видар. Зато он был постоянным посетителем дворца Одина, где заимствовал разные вещи, а иногда и просто воровал, чтобы поддержать свое одинокое существование. Од прошла по тропинке, ведущей к двери, раздвигая преграждающие дорогу ветки.