Призрак Небесного Иерусалима - [31]

– Дело весьма трудоемкое. – Андрей отвел взгляд от уха: Маша смотрела прямо на него. Глаза у стажера Каравай были светло-зеленые, спокойно-выжидающие.

– Я бы могла многое успеть, если бы вы позволили Иннокентию работать со мной в команде, – сказала нерешительно она.

Андрею идея не понравилась. Он посмотрел вниз, на свои потрепанные кроссовки, вспомнил узкие элегантные ботинки хлыща из ресторана. Спросил:

– У него нет других занятий?

– Он историк, антиквар, специалист по иконам семнадцатого века, – быстро сказала Маша. – Это я в том смысле, что ему не надо каждый день ходить на работу…

– Ладно, работайте, – сухо сказал Андрей, повернулся и, не попрощавшись, вышел.

Он знал, что ведет себя, как вахлак. Андрею и самому было непонятно, почему ему хотелось вести себя именно так, а не иначе. Потому ли, что, как бы он ни старался, он знал: никогда ему, простолюдину, не достигнуть высот обходительности этого специалиста по иконам. Семнадцатого века, понимаешь. А раз соревнование проиграно изначально, то зачем и напрягаться? «Какое соревнование, болван? – спросил он себя, открывая дверь потрепанного своего «Форда». – Может, ты просто хочешь позлить Каравай, как школьник, желающий вызвать у объекта своей страсти хоть чем-то окрашенные эмоции?»

Маша

Маша ошарашенно смотрела Андрею вслед: все-таки странный тип. Только ей начало казаться, что в нем проклюнулось хоть что-то человеческое, как вот, пожалуйста, повернулся к ней спиной и утопал в одному ему известном направлении без элементарного «до свидания». Хам! И все-таки… Маша поднималась по лестнице, и настроение улучшалось с каждой ступенькой вверх. Андрей Яковлев только что ей сделал первый комплимент – сказав, что в ее теории что-то есть. Значит, я не просто блатная, дорогой мой капитан, я еще соображаю головой! И тебе пришлось это признать. Он даже согласился взять Кентия в тандем к ней – совсем уж чудо!

Осталось только позвонить последнему и порадовать его: ближайшие дни вместо оценок икон, разъездов по антикварным ярмаркам и общения с коллекционерами он будет допрашивать с десяток свидетелей по делам на Берсеневской набережной, убийству в Кутафьей башне, Коломенском… Она набрала его номер:

– Кентий, – жалобно сказала она в трубку, только услышав его барственное «Слушаю». – Выручай! Мне нужно допросить кучу людей, а у меня не хватит на всех времени. – В трубке установилось гулкое молчание. – Я знаю, что использую без зазрения совести лучшего друга, – покаянно произнесла Маша. – Но больше без зазрения совести мне использовать некого… Это только три-четыре дня.

– Я согласен, – раздался насмешливый голос. – Я посмотрел, смогу ли отменить назначенные на эту неделю встречи.

– Ой, замечательно, – засмеялась Маша. – Нам нужно выяснить, Кентий, основные прегрешения наших жертв. Понять, почему. Я куплю нам по диктофону.

– У меня есть, Маша. Покупай только себе. Завтра я за тобой заеду. Сейчас не могу долго разговаривать, у меня посетители.

– Прости, до завтра. – И Маша со счастливой улыбкой нажала на «отбой». У нее началась настоящая работа, настоящее дело, и его можно будет делать рядом с Кентием, вдали от неприятного начальства – ну не радость ли?

* * *

Назавтра Кентий приехал в положенное время. Маша ждала его на скамеечке у подъезда, обзванивая номера по списку.

– Привет. – Она помахала Кентию рукой и снова стала говорить по телефону. Он присел рядом. – Смотри, – сказала Маша, распрощавшись с последним собеседником. – У меня получилось организовать несколько встреч. Я решила, логичнее начать с первых загадочных цифр. К примеру, у меня будет номер один – я прямо сейчас встречаюсь с девушкой того парня, который был меньше всего изуродован в подвале Берсеневской набережной. Тот, у которого на футболке цифра «1». Слава Овечкин. Тебе достанется спортсмен, пловец, поедешь в Олимпийскую деревню. Он может рассказать о третьем – Солянко Александре, они были коллегами и даже соперниками. Дальше у меня лучшая подруга – родители жертвы оказались на даче – Юлии Томилиной, жертвы под цифрой «2». Зовут Шурупова Татьяна. И нужно еще будет найти собутыльников того Коляна. До них я, по понятным причинам, дозвониться не смогла. Найдешь? – Иннокентий кивнул. Маша отдала ему список с адресами и первая вскочила со скамейки: – Поехали…

Берсеневская набережная 1. Маша.

Люда с интересом оглядела вошедшую девицу с Петровки. Ну, если уж ТАКИЕ теперь работают в полиции… Люда не могла бы объяснить, в чем суть ее определения «такая». Свитерок без претензий, черные брючки, но, когда девушка прошла на кухню и села ближе к окну, Люда поняла, что это отсутствие претензий – обманка. И вообще вся девушка – обманная: чисто промытые волосы, свежая кожа без мейк апа, коротко, «под мясо», подстриженные ногти. Она могла бы быть музыкантшей – виолончелисткой, к примеру. Причем, судя по качеству вещичек, лауреаткой международных конкурсов. А представилась работником прокуратуры. Хотела узнать что-то новое об Овечкине. Ну, правильно, родители-то его про сына мало что знали – все в своей религии, прости, Господи! Они только однажды с Людой пересеклись – и то случайно, в магазине. Видели бы вы овечкинского папашу: бородища окладистая, в куртяшечке и ботиночках таких, какие не только производить, но даже и носить перестали еще до Людиного рождения. Мамаша не лучше: в платочке, юбка пол грязный метет – ужас! Славка тогда скорчился, представил предков невнятно: мол, знакомься, мои родители. И Люда сразу поняла, почему Славик раньше ее домой не приводил: приведешь тут! Стыда не оберешься. У Людки мамаша тоже была не «ах!», но по ней хоть не сразу было видно, что с дуба рухнувшая, надо было приглядеться-прислушаться. А по этим – ну просто в момент! Как папаша-то на нее зыркнул – того и гляди, в супермаркете проклял бы. Она и сама понимала, что в мини-юбке и с боевым раскрасом имела мало шансов понравиться попадье с попом. Впрочем, попадья сказала тогда ей на прощание вроде: «Храни тебя бог, деточка!» А Людка повела себя тогда неприлично – наверное, нервное: расхохоталась и вылетела пулей из магазина.