Призрак маркизы Эплфорд - [2]

Из кофейни я ушел, подыскав себе место в Сити, так что не видел их обоих лет пять. В следующий раз мы встретились в одном ресторане на Оксфорд-стрит — дилетантском таком заведении, где всю работу делают женщины, ничего не смыслящие в нашем деле; в рабочее время они либо сплетничают, либо флиртуют. Такие рестораны я называю «рестораны любви». Тамошняя белобрысая управляющая никогда тебя не слышала, если ты к ней обращался. Куда больше ее интересовали слова, которые нашептывал ей через прилавок какой-то занюханный старый хрыч. Официантки считали, что хорошая работа — это по часу беседовать с посетителями, заказывающими чашку кофе за два пенса, и выглядели обиженными и оскорбленными, если кто-то осмеливался заказать что-либо более существенное. Завитая кассирша целыми днями любезничала через свое окошечко с двумя молодыми билетерами из Оксфордского мюзик-холла, которые приходили по очереди, сменяя друг друга. Иногда она отрывалась от этого занятия, чтобы получить деньги с посетителя, а иногда и нет. Мне доводилось работать в самых разных местах, и официанты вовсе не такие слепые совы, как принято думать. Но никогда в жизни я не видел одновременно столько любезничающих парочек, как там. Эту мрачную, темную дыру влюбленные, похоже, находили чутьем и просиживали там часами над несколькими чашками чаю и пирожными ассорти. Идиллия, подумают некоторые, но меня лично это зрелище угнетало. Появлялась там одна девушка странного вида, глаза красные, а руки длинные и тонкие — от одного взгляда на нее у меня мурашки по коже бежали. Она регулярно приходила со своим молодым человеком, бледным нервозным юношей, в три часа пополудни. Более забавного проявления любви я не видывал. Она щипала его под столом и колола шпилькой, а он сидел, не сводя с нее глаз, точно она — тарелка с дымящимся стейком, поджаренным с луком, а он — голодный бродяга по другую сторону окна. Это удивительная история, как я узнал потом. Как-нибудь я ее вам расскажу.

Меня наняли «на тяжелую работу»; но, поскольку самый тяжелый заказ, о каком я там слышал, состоял из холодной ветчины и курицы — за ней приходилось по-тихому бежать в соседнюю харчевню, чувствовалось, я нужен им больше для виду.

Я проработал там уже две недели, и мне у них порядком поднадоело, как вдруг в зал вошел юный Копчушка. Сперва я его и не признал, так он изменился. Помахивающий тросточкой с серебряным набалдашником, — они тогда как раз вошли в моду, — в шикарном клетчатом костюме и белом цилиндре. Но что меня больше всего поразило, так это его перчатки. Ну, моя внешность, видимо, не претерпела таких перемен, потому что он тут же меня узнал и протянул руку.

— Да это же Генри! — воскликнул он. — Значит, ты продвинулся в жизни.

— Да, — отвечаю я, пожимая ему руку. — И не стану грустить, если продвинусь еще куда-нибудь из этой лавочки. А ты, похоже, кое-чего добился?

— Есть такое, — отвечает он. — Я стал журналистом.

— Вот как? — говорю я. — И по какой же части? — Я их немало повидал за те шесть месяцев, пока проработал в одном заведении на Флит-стрит. Там в манере одеваться не наблюдалось такого великолепия, если можно так выразиться. Новый наряд Копчушки тянул на кругленькую сумму. Одна только галстучная бриллиантовая булавка обошлась кому-то — если не ему самому — фунтов в пятьдесят.

— Видишь ли, — объяснил он, — я никому не даю конфиденциальных советов и все такое. Мое дело — прогноз на скачки, знаешь ли. Теперь мой псевдоним — Кэп Кит.

— Как? Тот самый Кэп Кит? — удивился я. — Ясное дело, я о нем слыхал.

— Само собой! — кивнул он. — Некоторые прогнозы сбываются, и когда это происходит, ты можешь мне поверить, наша газета обязательно об этом пишет. А если я ошибаюсь… что ж, человек не обязан кричать о своих неудачах, верно?

Он заказал чашку кофе. Предупредил, что кое-кого ждет, ну, а пока мы разговорились о прежних временах.

— Как Морковка? — полюбопытствовал я.

— У мисс Кэролайн Тревельян все очень хорошо, — отвечает он.

— Ого, — удивился я. — Так ты выяснил, какие у нее имя и фамилия?

— Да, мы кое-что узнали об этой леди, — говорит он. — Помнишь, как она танцевала?

— Смотря что ты имеешь в виду, — отвечаю. — Я видел, как она кружилась около нашей кофейни, демонстрируя нижние юбки, когда поблизости не было бобби.

— Именно. Сейчас это очень модно. Завтра она дебютирует в мюзик-холле «Оксфорд». Ее я сейчас и жду. Она сделает карьеру, можешь мне поверить.

— Неудивительно, — говорю я. — Это чувствовалось.

— Насчет нее мы выяснили и кое-что еще. — Тут он перегнулся через столик и перешел на шепот, будто боялся, что нас подслушают: — У нее обнаружился голос.

— Неужели? — покачал я головой. — Впрочем, с некоторыми женщинами такое случается.

— Конечно, но у нее голос, который приятно слушать.

— Что ж, это замечательно.

— Вот именно, сынок, — отвечает он.

Через некоторое время пришла она. Я б ее узнал где угодно по глазам и рыжим локонам, пусть теперь она выглядела такой чистенькой, что хоть обед подавай в ее ладонях. А как одета! Я на своем веку навидался щеголей, встречал и герцогинь в более эффектных и, пожалуй, в более дорогих нарядах, но платье Морковки, казалось, лишь обрамляло и подчеркивало ее красоту. А что она была красавицей, так вы можете мне поверить. И неудивительно, что всякие светские бездельники, едва завидев ее, начинали виться вокруг, как мухи над сладким пирогом с вареньем.