Призрак киллера - [57]

— И что вы хотите от меня узнать? — спросила Нина нетерпеливо. Потом подумала и добавила: — Кстати, вы не хотите предъявить мне ваше удостоверение? Вы ведь обязаны по закону, как я слышала.

— У меня нет никакого удостоверения, — ответил Щелкунчик. — С чего вы взяли?

— Тогда я могу идти? — спросила агрессивно дама и сделала движение, чтобы подняться из кресла. — Если вы не хотите предъявить мне свое удостоверение, то и не можете задерживать. Я правильно понимаю законы?

Щелкунчик остался недвижим, он как будто не заметил движения Нины к двери, не придал ему значения.

— Я и не думал вас задерживать, — сказал он строго и серьезно. — И ни одним словом не дал вам понять, что задерживаю вас и вообще имею какое-то отношение к спецслужбам. Так что ваши издевательства совершенно напрасны. Я с самого начала просил вас поговорить со мной как частное лицо. При чем тут удостоверение?

Наверное, его рассудительный тон подействовал на журналистку, потому что она несколько успокоилась.

— А как мне вас называть? — поинтересовалась она. — По имени-отчеству или все-таки по званию — товарищ майор, например? Или вы подполковник? Не удивлюсь, если мне оказана такая честь…

— Зовите меня Щелкунчик, — сказал он. — Этого вполне достаточно, и всем понятно.

— Всем — это кому? — уточнила Нина.

— Всем, кого это интересует, — ответил он. — Меня так назвала однажды моя дочка. Когда она была совсем маленькая, я разгрызал для нее грецкие орехи и сломал себе зуб. Вот она тогда и назвала меня Щелкунчиком. Мы как раз читали эту сказку. Можете посмотреть. — Он ощерился и нагнулся к женщине, показывая сломанный зуб.

— Могли бы и новый вставить, — сказала она, невольно усмехнувшись, но глаза ее потеплели.

— Не могу! — отрезал Щелкунчик. — Это мне дорого как память.

— Странные нынче пошли кагэбэшники, — вздохнула Нина, гася сигарету в пепельнице.

Щелкунчик вдруг подумал, что, может быть, и не стоит разуверять журналистку в ее уверенности относительно его причастности к спецслужбам. Пусть думает так, если уж ей кажется, что он — агент ФСБ. Смешно, конечно, но пусть…

Во всяком случае, пока что поведение Нины говорило о том, что она и в самом деле не знает, кто он такой. Сначала-то Щелкунчику казалось, что она приставлена к нему для наблюдения за его действиями. Что она, так сказать, представитель заказчика… Но нет, похоже, он ошибался.

— Меня интересует вот что, — сказал он и начал загибать пальцы, что придало его позе вид солидности и уверенности в себе. — Зачем вы приехали в Синегорье — это раз… Что вы делаете на комбинате и каковы ваши взаимоотношения с генеральным директором гражданином Барсуковым — это два. О чем вы беседовали с Черняковым сегодня — три.

Нина пристально посмотрела на Щелкунчика, и лицо ее сделалось лукавым.

— Это все, что вас интересует? — спросила она. — Немало, надо сказать.

— Это не совсем все, — ответил Щелкунчик сдержанно. — Есть еще один вопрос, но оставим его на потом. На закуску, так сказать.

— А почему вообще такая срочность? — сказала Нина, протягивая руку к сумочке и вынимая оттуда косметичку. Она раскрыла ее и стала разглядывать свой макияж.

— Это я вам тоже объясню вместе с последним вопросом. Как говорят политики — в пакете.

Он наблюдал за Ниной, разглядывавшей себя в зеркальце, и подумал, что ей, наверное, больше лет, чем он решил сначала. Теперь он видел, что она примерно его возраста. Ну, может быть, ей чуть-чуть меньше — тридцать четыре, тридцать пять. Об этом говорило многое, хотя женщина очень хорошо выглядела. Кожа лица была свежая, руки и шея, которые как раз обычно и выдают возраст женщины, тоже выглядели молодо.

Было что-то трудноуловимое, то, что требует пристального внимания. Выражение глаз — вот что самое главное при определении возраста. Опыт жизни, надежды и разочарования, горечь утрат — то, что мелькает в глазах и чего не скроешь ни кремами, ни массажем, ни даже пластическими операциями…

Как говорится, глаза — зеркало души, а ведь именно душа и выражает лучше всего возраст человека.

Было и еще кое-что: чуть заметные лапки морщинок возле глаз, состояние кожи под глазами, веки — набрякшие, тяжелые. Тридцать пять лет. Ну, от силы — тридцать четыре…

Нина закрыла косметичку и еле заметно вздохнула. Она устала за вечер, и сейчас больше всего ей хотелось бы принять душ и лечь в постель, а не сидеть тут и вести хитроумный разговор с этим обходительным человеком.

— Я могу предложить вам пива, — сказал Щелкунчик. — Только оно теплое, из шкафа. У меня нет холодильника в номере.

— Пиво? — равнодушно переспросила дама. — Да еще и теплое? Если уж вы намеревались пригласить к себе женщину, то могли бы проявить большую изобретательность в выборе напитков. Купили бы шампанского, например. — Она улыбалась и явно собиралась опять посмеяться над незадачливым сотрудником спецслужбы…

— Я совершенно не планировал сегодня вас приглашать к себе, — смутился неожиданно Щелкунчик. — Это произошло внезапно. Ситуация так сложилась, вот и все.

— Вы меня интригуете, — опять усмехнулась Нина. — Чем дальше в лес, тем больше дров. Давайте сюда ваше пиво, если уж вы так бесцеремонны…