Призрак Фаберже - [17]

Высокая седая княгиня Озеровская, урожденная де Витт, была типичной нью-йоркской старой дамой из романов миссис Уортон. У нее были четкие и непоколебимые понятия о приличиях, и она весьма строго обходилась с Сашиным дедушкой, когда на того нападала русская хандра. Обхватив Сашу могучими руками, она втащила его в дом и звучно поцеловала.

— Ты совсем продрог. Снимай пальто и поставь вещи в угол, — скомандовала бабушка, бросив на внука критический взгляд. — В чем дело? Где твой портфель и костюм? Сегодня же рабочий день. В «Лейтоне» что-то случилось?

— Это неофициальный визит. Я заходил домой переодеться, — объяснил Саша, целуя бабушку. — Просто захотел вас повидать и заодно расспросить дедушку о Сиси.

— В любом случае мы тебе рады, — заверила его она. — Оставайся ночевать, а утром уедешь с первым поездом. Вполне успеешь заехать домой и в девять будешь на работе.

Это был скорее приказ, чем предложение, и, хотя Саша был не вполне уверен в выполнимости этого плана, спорить с бабушкой он не решился.

Взяв Сашу за руку, бабушка провела его в библиотеку, где сидел его дед, погруженный в чтение.

Саша любил дом, где жили старики, и в особенности их библиотеку. Стены там были выкрашены в удивительно теплый цвет тамариндового дерева, на вощеных сосновых стеллажах теснились книги на русском, французском и английском языках — все в прекрасных переплетах с истертыми корешками. На окнах висели шторы с индейским орнаментом в тонах сандалового дерева, тыквы и бирюзы. На полу лежал потертый турецкий ковер, на котором оставили свои метки собаки, ныне живущие лишь в серебряных рамках, расставленных по всей комнате на маленьких столиках.

В этой комнате всегда было весело и уютно. Все здесь дышало какой-то особой прелестью — цветы в высоких вазах, горячий чай в фарфоровом чайнике… В присутствии ее счастливых обитателей самые тяжкие проблемы уже не казались неразрешимыми.

— Здравствуй, дедушка. Нет-нет, не вставай, — сказал Саша, целуя старика в щеку.

Сашиному деду было уже за девяносто, но, несмотря на преклонный возраст, он сохранил величественный вид и военную выправку. Особенно выделялись его живые серые глаза, которые унаследовал Саша.

— Сашенька, как я рад тебя видеть. Зачем пожаловал? — приветствовал он внука.

— Да так, одно небольшое дело, — замялся Саша. — Я тоже рад, что приехал. Как у вас дела?

Саша обошел комнату, глядя на фотографии. Портреты Николая и Александры с дарственными надписями, семейные пикники до и после революции, виды ныне не существующих дворцов, старинные интерьеры. Бабушкин архив выглядел несколько иначе: состязания в стрельбе из лука в Ньюпорте, отдых на Палм-Бич в двадцатые годы, обеды в клубе «Сторк». Со всех фотографий смотрели неизменно жизнерадостные лица стопроцентных американцев де Виттов.

Дед с улыбкой смотрел на Сашу, ожидая, когда тот кончит суетиться и расскажет об истинной причине своего приезда.

— У нас произошел забавный случай, — начал Саша. — Пришел один молодой русский…

— Конечно, новый русский, — прервал его дед, произнося слово «новый» как некое ругательство.

— Да, но вполне образованный и симпатичный. Он принес с собой фотографию Сиси.

— Что ты говоришь? — удивился дед. — Я думал, что там ничего не сохранилось. Как странно.

— На фотографии Сиси сидит рядом с Александрой Федоровной в вашем доме в Петрограде.

— В Санкт-Петербурге, — поправил его дед. — Они ведь сидят за чаем? Эта фотография была сделана в 1913 году, а тогда город еще назывался Санкт-Петербургом. Петроградом он стал только после начала войны.

— А как ты догадался, о какой фотографии идет речь? — удивленно спросил Саша.

— Так я сам ее сделал, — ответил дед. — Это единственная фотография моей матери с императрицей.

— Так ты помнишь этот день?

— Как будто это было вчера.

— Меня на этой фотографии кое-что интересует.

— Что именно? — спросил дед, оторвавшись от воспоминаний.

— Я заметил на ней кучу знакомых вещей: картину, которая висит у вас, брошку тети Тани и даже мой самовар.

— Да, все правильно, — подтвердил дед.

— Вот почему я приехал. На столе стоит статуэтка. Ты ее помнишь?

— Саша, мне, конечно, за девяносто, но я еще не выжил из ума. Конечно, я ее помню. Это фигурка Снегурочки от Фаберже.

Саша вздохнул. Значит, это правда. Фигурка принадлежала их семье, и его дедушка отлично это помнит. Он сам сделал эту фотографию. Лучшего свидетельства происхождения фигурки нельзя себе представить.

— А как она попала к нам? — спросил Саша.

— Мой отец — твой прадед — и его родные подарили ее твоей прабабке на десятую годовщину ее свадьбы. Страшно дорогая была вещица.

Саша лихорадочно соображал. Значит, счет был выписан на имя его прапрадеда, и теперь Геннадию будет легче ориентироваться в архивах Фаберже.

— А почему именно Снегурочка? — полюбопытствовал он.

— Приехав в Санкт-Петербург в 1902 году, моя мать стала учить русский, и первым ее заданием было перевести сказку о Снегурочке. Она блестяще справилась с этим. Именно тогда отец и сделал ей предложение — пока она не исчезла, как растаявший снег. Так что тема была подсказана самой жизнью. Матушка очень любила эту статуэтку, хотя всегда находила Фаберже несколько вульгарным. Я специально приеду в Нью-Йорк, чтобы на нее посмотреть. Очень рад, что она не разбилась. Слава Богу, что эти большевики не искромсали ее на куски, как это случилось с бедным дядей Димой.