– Слава богу, вы здесь, – выдохнула она, вглядываясь в полумрак. – Слава богу, хоть одна живая душа!
Элинор без удивления поняла, что говорит так, будто миссис Дадли ее не слышит, хотя миссис Дадли стояла в вестибюле, прямая и бледная.
– Поднимайтесь сюда, – продолжала Элинор. – Вам придется самой нести свой чемодан.
Она запыхалась и говорила без умолку – облегчение прогнало всегдашнюю робость.
– Меня зовут Элинор Венс, и я так рада, что вы здесь!
– Я Теодора. Просто Теодора. И можно на ты. Этот кошмарный дом…
– Наверху не лучше. Идите сюда. Скажите ей, пусть поселит вас рядом со мной.
Теодора вслед за миссис Дадли поднялась по массивной лестнице, недоверчиво разглядывая витраж на площадке, мраморную вазу в нише, узорчатый ковер. Чемодан у нее был куда тяжелее, чем у Элинор, и куда шикарнее; Элинор, выступившая вперед, чтобы помочь новоприбывшей, порадовалась, что ее вещи благополучно убраны с глаз долой.
– Погодите, пока увидите спальни. Моя, думаю, прежде служила бальзамировочной.
– О таком доме я мечтала всю жизнь, – ответила Теодора. – Убежище, где можно остаться наедине со своими мыслями. Особенно если это мысли об убийстве, самоубийстве или…
– Зеленая комната, – холодно произнесла миссис Дадли, и Элинор с внезапной неприязнью почувствовала, что легкомысленные или критические отзывы о доме каким-то образом задевают экономку; может быть, она убеждена, что Хилл-хаус нас слышит, сказала себе Элинор и тут же пожалела о своем предположении. Наверное, она поежилась, потому что в следующий миг Теодора ласково, успокаивающе положила ей руку на плечо. Она прелесть, подумала Элинор, улыбаясь в ответ, ей не место в этом темном, тоскливом доме. Впрочем, мне тоже здесь не место, и вообще никому. И тут она рассмеялась, увидев, с каким выражением Теодора оглядывает зеленую комнату.
– Боже, – выдохнула та, искоса глядя на Элинор, – как очаровательно. Ну просто беседка.
– Обед будет стоять на буфете в столовой к шести часам ровно, – сказала миссис Дадли. – По тарелкам можете раскладывать сами. Посуду я уберу с утра. Завтрак я готовлю к девяти. Таковы мои условия.
– Ты напугана, – заметила Теодора, глядя на Элинор.
– Поддерживать в комнатах такой порядок, как вам хотелось бы, я не могу, а помощницу мне вы все равно не найдете. Я никому не прислуживаю. Я здесь работаю, но это не значит, что я стану кому-нибудь прислуживать.
– Это просто пока я думала, что буду здесь совсем одна, – ответила Элинор.
– После шести я ухожу, – продолжала миссис Дадли. – До того, как начнет смеркаться.
– Теперь я здесь, – сказала Теодора, – так что все хорошо.
– У нас общая ванная, – объявила Элинор невпопад. – Все спальни в точности одинаковые.
В комнате у Теодоры были зеленые репсовые шторы, зеленый плед на постели и такое же одеяло в ногах, обои с зелеными гирляндами, комод с мраморной столешницей и гардероб – в точности как у Элинор.
– В жизни не видела ничего ужаснее, – проговорила Элинор, почти срываясь на крик.
– Все как в лучших гостиницах, – объявила Теодора, – или в приличных летних лагерях для девочек.
– Я не задерживаюсь дотемна, – продолжала миссис Дадли.
– Если ночью будете кричать, никто не услышит, – пояснила Элинор. Поймав на себе вопросительный взгляд Теодоры, она поняла, что мертвой хваткой вцепилась в дверную ручку, поэтому тут же разжала пальцы и уверенно прошла через комнату. – Надо будет придумать, как открыть окна.
– Так что если вам потребуется помощь, тут никого не будет, – сказала миссис Дадли. – Ночью мы вас даже не услышим. Никто не услышит.
– Теперь все нормально? – спросила Теодора.
Элинор кивнула.
– Ближе поселка никто тут не живет. Даже и не подходит.
– Наверное, ты проголодалась, – сказала Теодора. – Я умираю, как хочу есть. – Она поставила чемодан на кровать и сбросила туфли, продолжая говорить: – От голода я просто зверею: рявкаю на людей и разражаюсь слезами.
Она вытащила из чемодана свободного покроя брюки.
– По ночам, – миссис Дадли улыбнулась, – в темноте, – и закрыла за собой дверь.
Через минуту Элинор сказала:
– А еще она ходит совершенно беззвучно.
– Милейшая старушенция. – Теодора оглядела комнату. – Беру назад свои слова насчет лучших гостиниц. Это вылитая школа-пансион, в которой я одно время училась.
– Идем, покажу мою. – Элинор открыла дверь ванной и провела Теодору в синюю комнату. – Когда ты приехала, я только распаковала вещи и уже думала сложить их обратно.
– Бедная крошка. Ты совершенно точно умираешь с голоду. А я, когда увидела этот домище снаружи, только об одном могла думать: вот бы здорово было стоять здесь и смотреть, как он горит. Может, перед отъездом…
– Так ужасно тут совсем одной.
– Видела бы ты мой пансион во время каникул! – Теодора вернулась в свою спальню.
Звук и движение в двух комнатах немного приободрили Элинор. Она поправила одежду на плечиках в гардеробе и поровнее сложила книжки на прикроватном столике.
– А знаешь, – крикнула Теодора через ванную, – это правда похоже на первый день в новой школе: все такое чужое и гадкое, ты никого не знаешь и тебе страшно, что все будут смеяться над твоей одеждой.
Элинор, которая как раз открыла ящик, чтобы вытащить брюки, замерла, потом рассмеялась и бросила брюки на кровать.