Призрак былой любви - [167]

Я постучала в дверь. Костяшки моих пальцев выбили из дерева глухой звук. С минуту я постояла, слушая шум ветра в листве ив. Глянув на дамбу, увидела, что то место на склоне береговой насыпи, где была обнаружена могила Дары Канавана, уже поросло травой. Я снова постучала и, нагнувшись к отверстию почтового ящика, крикнула Кита де Пейвли. Послышались шаркающие шаги, звяканье дверной цепочки.

— Да?

Полагаю, в лице убийцы мы ожидаем увидеть некое зло или отражение чувства вины. Но я в неширокой щели приоткрытой на несколько дюймов двери увидела лишь дряхлого и очень больного человека. Свистящее дыхание Кита де Пейвли, которое мне описывала Тильда, было больно слушать.

— Меня зовут Ребекка Беннетт, — громко представилась я. Сработало стереотипное мышление: если человек старый, значит, непременно глухой. — Я пишу биографию Тильды Франклин, и мне бы хотелось, с вашего позволения, побеседовать с вами.

— Тильды? — переспросил он. Светлые глаза с пожелтевшими белками сердито смотрели на меня.

Я сделала глубокий вдох.

— Я приехала в Саутэм на похороны мистера Канавана, и мне бы хотелось поговорить с вами о нем.

С минуту Кит де Пейвли стоял неподвижно, не произнося ни слова. Наконец открыл дверь и сказал:

— В таком случае проходите в дом.

Я приняла его приглашение. От смрада, ударившего мне в нос, мой бедный чувствительный желудок начал сокращаться. Затхлость, плесень, сырость, вонь нестираной одежды. Вслед за Китом я шла по серо-бурому коридору с отслаивающимися обоями и древней выцветшей темперой. У обшивочных панелей громоздились горы книг с разводами от мокрых пятен. В одном углу стояли сломанные зонты и грязные потрескавшиеся галоши. Это был один из тех домов, где целый месяц может гнить тело скончавшегося старого пенсионера, пока какой-нибудь прохожий не унюхает запах смерти, и тогда все испытывают коллективный стыд. И этот дом, и его владелец находились в процессе разложения.

Он привел меня в комнату в глубине дома. Опять стопки книг, кипы пожелтевших газет и журналов. На подносе бутылка молока, нарезанный батон белого хлеба, банка «Мармайта».[86] Очевидно, перед моим приходом он пил чай.

— Присаживайтесь, мисс Беннетт.

Я села, хотя предпочла бы постоять. В этом доме ни к чему не хотелось прикасаться, словно болезнь, дряхлость и давние преступления были заразительны.

Кит де Пейвли сел напротив меня. На нем были мешковатые твидовые брюки, рубашка без галстука и кардиган неопределенного горчичного цвета. Махрившийся воротник рубашки имел серовато-белый оттенок. Лицо было такого же цвета — посеревшее и полупрозрачное, будто из-под кожи просвечивали кости. Интересно, мучает ли его страх?

— Погребение Дары Канавана… — произнес Кит де Пейвли, — вне сомнения, знаменательное событие. Много было народу?

— Нет, не очень, — покачала я головой.

Он рассмеялся, а потом закашлялся: темную комнату огласили его душераздирающие хрипы. У меня пересохло во рту.

— Я думала, мистер де Пейвли, вы тоже там будете, — сказала я.

— Почему это я, — он улыбнулся, — должен был там быть?

— Хотя бы из чувства вины. Ведь это вы убили Дару, мистер де Пейвли, верно?

— Батюшки! — воскликнул он. — Какое богатое воображение! — Однако он не был ни оскорблен, ни обеспокоен.

Я обвела взглядом комнату. Сколько книг!

— Вы ведь историк, мистер де Пейвли?

— Не припомню, — снова та же едва заметная усмешка на губах, — чтобы занятие историей классифицировалось как уголовное преступление. Даже в нынешнюю эпоху бескультурья.

— В библиотеке я нашла одну книгу. — Я достала ее из сумки. — Полагаю, вы ее читали, мистер де Пейвли. Впрочем, я в этом уверена. Наверняка она у вас есть. Вас ведь всегда интересовала история Болотного края, верно? — Я открыла книгу на заложенной странице. — В этой главе рассказывается о том, как в Средние века наказывали тех, кто не заботился о береговых укреплениях и дренажных каналах на принадлежащих им землям. «Негодяя, связанного по рукам и ногам, запихивали в брешь в береговой насыпи и хоронили там заживо. И таким образом, умирая, он становился частью берегозащитных сооружений Болотного края». — Я подняла голову. — Именно так вы поступили с Дарой Канаваном, мистер де Пейвли, верно? Связали его по рукам и ногам и похоронили в размытой стенке дамбы.

Он снова закашлялся. Когда приступ прошел, я продолжала:

— Мне непонятно, почему вы убили его. Непонятно, почему вы его ненавидели. Насколько я могу судить, вас мало что связывало.

Он долго не отвечал. По краю банки «Мармайта» ползала муха.

— Молодежи свойственно выдвигать абсурдные предположения. Допустим, я причастен к смерти Дары Канавана. С какой стати я, молчавший столько лет, теперь должен признаваться в этом вам?

— Не мне, — поправила я его, — Тильде.

Его лицо несколько утратило свое надменное, презрительное выражение.

— Тильде?

— Тильда стара и немощна, мистер де Пейвли. Она хочет узнать правду до того, как умрет.

— Ей повезло, что она была избавлена от него! Он погубил бы ее!

«Он до сих пор присылает мне цветы на день рождения». Кажется, я поняла.

— Вы любили Тильду?

— Конечно, любил. Она была прекрасна. Она была добра ко мне. По происхождению — никто, внебрачная дочь прислуги, но при этом настоящая леди.