Призрачный омут - [7]

Как же странно… я столько всего не знаю о маме.

– Вы тогда уже встречались?

– Н-е-е-ет, – снова смеется он. – Чтобы уговорить ее сходить на свидание, мне потребовалась вся юность. И еще год ушел на то, чтобы она перестала называть меня «Чудик Чарли».

– Мы уже целую вечность не говорили о маме.

Отец отводит взгляд в сторону камина:

– Эта комната способна пробуждать давно забытые воспоминания.

– Ты поэтому не хотел возвращаться? Из-за мамы? – Я запинаюсь. – Получается, всегда, когда я умоляла тебя поехать со мной в Салем…

– Поначалу да, – кивает он, – но потом отказывал тебе из-за бабушки, которая возомнила, будто в смерти твоей мамы виновато проклятие. Она никак не могла успокоиться. Разговоры на эту тему мне были неприятны. Мы начали ругаться, отдаляться друг от друга. Я не хотел, чтобы она прожужжала тебе уши своим бредом, пытался защитить. – Отец заметно нервничает. – А в итоге сам подверг тебя опасности, женившись на…

Папа замолкает, не смея произносить ее имя. Я поднимаю на него взгляд:

– Пап, не надо. Пожалуйста, не вини себя.

Вот поэтому я молчу. Как я могу рассказать ему обо всем, что натворила Вивиан? Хватит того, что отцу известна часть правды: мачеха пыталась меня повесить, а его ввела в магическую кому. Не представляю, что папа сделает, если выяснит, что сам шагнул в объятия женщины, которая убила маму и бабушку.

– Не переживай за меня. – Папа треплет меня по голове. – Тебе своих тревог хватает. – Он встает. – Есть хочешь? Мэй принесла коробку новых пирожных, маленьких горшочков из шоколада с муссом и меренгами.

Тоже поднимаюсь:

– М-м-м, я просто обязана это попробовать.

– Согласен.

Мы выходим в коридор, под ногами поскрипывают старые половицы. С портретов на стенах за нами наблюдают многочисленные лица предков. Жаль, бабушки больше нет, она могла бы поведать их истории. Я иногда нахожу исписанные ее почерком открытки о предметах мебели, распиханные по шкафам вместе со старыми дневниками, но это совсем другое.

Я осматриваю каждый портрет, мимо которого мы проходим. Кто-то из изображенных красив, кто-то – чересчур серьезен… Секундочку. Я резко останавливаюсь. Быть того не может!

– Пап…

– Да, милая? – Он тоже замирает.

– Эта картина, – указываю я на женщину в мантии. По телу пробегает холодок, волоски на руках встают дыбом. – Раньше рядом с ней стоял мужчина.

Папа хмурится:

– Не понял.

На портрете был мужчина, я уверена. Женщина стояла, а он сидел. А теперь она все так же стоит, а мужчина – исчез.

– Разве ты не помнишь, что там был мужчина?

Я повышаю голос, отец хмурится сильнее.

– Картина новая. Вернее, не новая, конечно, она здесь не висела, когда я жил в доме. Должно быть, мама зачем-то решила достать ее с чердака.

– А… – отвечаю, перекидывая волосы за спину. – Знаешь, я, наверное, ошиблась. Тут так много картин, а в этот коридор я, кажется, давно уже не заходила. Вот и запуталась. – Больше всего на свете мне хочется, чтобы с лица отца исчезло это взволнованное выражение. – А женщина роскошная, кем бы она ни была.

Папа кивает:

– Судя по одежде, она жила примерно в начале двадцатого века.

Я внимательно рассматриваю ее грандиозную шляпу и гордое выражение лица.

– Ты знаешь, кто это?

– Могу предположить, что это кто-то из дальних родственников. Кажется, припоминаю… мама рассказывала, они из Нью-Йорка. Кажется, кто-то из них пережил крушение «Титаника». Но больше мне о них ничего не известно.

«Титаник»?

– Хм, как интересно.

Глава 5 Это были предупреждения

Шелест океанских волн в ночи меня успокаивает. Я сжимаю пальцами перила и смотрю вниз, на белую пену волн, бьющихся о борт. Ярко освещенные иллюминаторы простираются по всей длине огромного корабля, сверкая на бесконечной поверхности воды подобно рождественским огням.

Я оборачиваюсь, осматривая палубу. Красиво одетая молодая пара стоит у перил и тихонько перешептывается. Трое мужчин в костюмах и цилиндрах, куря сигары и громко разговаривая, идут к двери в большой зал. Дворецкий распахивает ее перед ними. Я устремляюсь следом, но дверь закрывается прямо у меня перед носом.

Заглянув в окно, я открываю рот от удивления. Стены зала украшены изысканной лепниной, а с потолка свисают красивые люстры. Мужчины и женщины играют в карты и пьют шампанское из хрустальных бокалов. Платья этих леди напоминают мне о даме с портрета, который мы с отцом рассматривали в коридоре.

Я торопливо отступаю от двери. Что-то в этом месте меня настораживает, что-то неуловимое – я хочу вспомнить что, но не могу. Как будто пытаешься воткнуть иголку в каплю ртути. Все расплывается.

Возвращаюсь к парапету. Прямо у меня на пути, на палубе, лежит тот самый портрет из коридора. Рядом с ним – изумрудно-зеленое шелковое платье и серебристая книжица размером с игральную карту. Но всего секунду назад этого здесь не было! Я обхожу вещи и устремляюсь к воде. Ветер неистово треплет волосы. Меня охватывает непреодолимая жажда сбежать отсюда. Я поднимаю ногу, собираясь перелезть через парапет, но к лодыжкам словно привязали огромные гири…

Я распахиваю глаза, потом высоко поднимаю правую ногу, пытаясь натянуть плотное одеяло. Раздается смех, и я резко сажусь, моргая из-за яркого света, бьющего в окно. В дверях стоит Джексон, одетый в голубые пижамные штаны и ярко-синюю толстовку.