Меня зовут Новембер Эдли, а родилась я в августе. Если верить папе, тем летом в Коннектикуте выдались на редкость холодные ночи, и в день, когда я появилась на свет, клен возле нашего дома вдруг зарделся, как поздней осенью. Отсюда и мое имя. По рассказам папы, листья так ярко полыхали в лучах утреннего солнца, что вся лужайка перед домом казалась объятой пламенем. Еще он полагает, что отчасти этим объясняется моя страстная любовь к лесу. Не уверена, что одно с другим как-то связано, но мне нравится эта история – как напоминание о том времени, когда мир казался безопасным местом и моей семье ничего не угрожало.
Что касается безопасности – в том числе моей, – то больше всего меня сбивает с толку тот факт, что раньше я об этом даже не задумывалась. Папа, некоторое время служивший в ЦРУ, а ныне – финансовый менеджер, часто упрекает меня в излишней доверчивости и при этом всегда так качает головой, как будто ему трудно поверить в наше с ним родство. Я, естественно, напоминаю ему, что в этом на сто процентов виноват только он, поскольку с самого рождения я жила в одном и том же маленьком городке в окружении одних и тех же дружелюбных людей, от которых опасности не больше, чем от спящих в корзинке котят. Папа возражает: мол, я просто хочу верить, что люди по природе своей добры, а такая позиция, хоть и достойна восхищения, но все же мало соотносится с реальностью. Я спрашиваю: разве легче жить, думая, что все вокруг желают тебе зла? Он отвечает, что в умеренной подозрительности есть здравый смысл, поскольку она помогает подготовить себя к любой возможной опасности. Но до сегодняшнего дня все это были лишь теоретические рассуждения. И если честно, даже вчера, когда папа убеждал меня в том, что нашей семье грозит опасность, я отказывалась верить. Нет, я определенно не чувствовала никакой угрозы – до тех пор, пока несколько минут назад не проснулась в этой средневековой… гостиной?
Я хмурюсь. У стены рядом со мной стоит какой-то человек, по виду охранник. Уставившись в одну точку, он демонстративно игнорирует меня, пока я обследую дверь – разглядываю ее, со всей силы пытаюсь сдвинуть чугунную щеколду и даже наваливаюсь плечом на темное деревянное полотно, но все зря. Задыхаясь от напряжения, осматриваю комнату. В камине полыхает огонь, а мебель, обитая бордовым бархатом, наверное, стоит дороже, чем весь мой дом. Окон нет, и выбраться отсюда можно только через дверь.
– Я знаю, вы меня слышите, – обращаюсь я к охраннику, который пока не удостоил меня ответом ни на один из моих вопросов. Одет он во все черное, включая кожаный пояс и налокотники, и его облачение смотрится куда круче костюма римского гладиатора, в котором я в прошлом году ходила на празднование Хеллоуина. Может, попробовать щелкнуть пальцами у него перед носом? Но он на добрый фут выше меня, а руки с накачанной мускулатурой в обхвате толще моих ног.
Он продолжает молчать.
Пробую зайти с другой стороны.
– Вы в курсе, что я несовершеннолетняя, так? Вы не имеете права держать меня взаперти в этой… Ну, я так понимаю, это мой новый пансион. Но что же это за школа, в которой учеников насильно держат под замком?
Папа предупреждал, что здесь все будет иначе, но как-то с трудом верится в то, что меня против воли должны запирать в комнате без окон.
И тут я слышу, как с другой стороны в замок вставляют ключ. Дверь открывается. Я опускаю руки и разжимаю кулаки. Появляется второй охранник, одетый так же, как первый, и знаком приглашает меня следовать за ним. Я тут же срываюсь с места. На мою беду охранник из комнаты тоже идет с нами, и, вышагивая между ними, я по-прежнему лишена свободы действий.
Охранник впереди снимает с серой каменной стены горящий факел. Осматриваюсь. Электричества нет, сводчатые потолки, тяжелые деревянные двери со щеколдами вместо ручек. Ни за что не поверю, что я все еще в Соединенных Штатах. Это место напоминает мне средневековый ирландский замок, как в документальном фильме, который я однажды смотрела в Интернете. Однако еще труднее верится в то, что папа отправил меня в Европу да еще сумел бы оплатить такое обучение. Мы с ним почти никогда не покидали Пембрук, а уж тем более штат Коннектикут.
Идем дальше, и я замечаю великолепные настенные гобелены с изображением рыцарей, королевских дворов и кровопролитных сражений. А еще здесь тихо, как на кладбище, не слышно ни людских голосов, ни шума проезжающих мимо машин.
В коридоре прохладно, и я натягиваю рукава свитера на замерзшие пальцы. Понятия не имею, куда делись пальто, перчатки и шарф, в которых я летела в самолете. В комнате, где я проснулась, их не было. Мы проходим под аркой и поднимаемся по лестнице с истоптанными, шероховатыми каменными ступенями. Насчитываю две площадки и три пролета, прежде чем мы останавливаемся перед дверью с железными заклепками. Идущий впереди охранник открывает ее, и я чувствую струю теплого воздуха.
Старомодный кабинет напоминает мне мрачную сцену из фильма о Марии, королеве Шотландии. В комнате нет иного источника света, кроме множества свечей в серебряных канделябрах и рожках, закрепленных на каменных стенах. Окна завешены тяжелыми гардинами, в камине полыхает огонь, наполняя воздух ароматом горящих дров.
