Призрачная дорога - [50]
Мне становится страшно, не примут ли меня домашние за самозванца, не перепутают ли с коварным демоном, не выгонят ли из дома.
А не я ли это, в самом деле?
С чего я взял, что я – это я, а демон – это не я?
Может быть, я – это он, а он – это я. А может быть, нет никакого меня, а есть только он?
Не известно, к чему привели бы эти размышления, если бы я прекратил работать руками.
В некоторых делах автоматизм имеет значение.
Тот я, который извивался над воющей старухой, потускнел.
Сходство утратилось на глазах.
Ненадолго демон превратился в печника, затем съёжился до сиротки.
Отчаянно сопротивляясь, демон пёрнул.
Меня перекосило от омерзения, но рук от старухи я не отнял.
И тут демон не выдержал.
С шипением он отлепился от своей жертвы.
Просвистев в опасной близости от моего лица, опалив ресницы правого глаза, он взвился под потолок и заметался вокруг люстры.
Угодив в один из плафонов, он долго бился там с истошным жужжанием.
Вырвавшись, ринулся к распахнутому окну и вылетел вон, в сторону заката, оставив в москитной сетке дымящуюся дырку.
Сиротка плюнула вслед.
– Никак не могу привыкнуть к этой стране, – сказала Цыпочка.
глава 46
Очищенная бабуся сделалась меньше и прозрачнее.
Чистить организм следует осторожно, иначе вовсе исчезнешь.
Бабуся покрутила головой, повела плечами, шевельнулась.
Она смущённо поблагодарила меня, я сказал «пожалуйста» и пошёл мыть руки.
Цыпочка засобиралась и вызвалась подбросить гостей: сосед наконец-то разгрёб половину завалов на дороге – по краешку можно проехать.
Пока прощались на крыльце, сиротка резвилась с боа.
Собака восприняла это по-своему, выхватила игрушку и утащила под дом.
Все запричитали, особенно сиротка с родной бабусей. То нос воротили, а теперь переживают.
Вскоре собака вернулась.
Но боа не вынесла.
Мы с ней до конца команду «принеси» не выучили.
Уносить она умеет, а приносить нет.
Сиротка завопила так, что даже тупой бы сообразил – без боа она ни с места.
Поминая добрыми словами час, когда мне пришло в голову купить этот злополучный аксессуар, я встал на карачки.
И полез.
Земля была холодна, пол низок. Тесноту усугубляли гвозди, торчащие сверху из досок.
Поводив лучом, я обнаружил розовый комок. Боа выглядело будто улика на месте зловещего преступления.
Я выключил свет – ничего не видно.
Посмотрел на свою руку – нет руки.
Ничего нет – сплошная тёмная материя.
Очень практичная ткань: никакая грязь на ней не заметна и самой её тоже не видно.
Без света стало страшно. Со светом видишь всякие странные колыхания, жуткие тени, а без света ничего не видишь, и всё равно страшно.
Ничего нет, а страшно.
Потому что мерещится.
Микробы в голове рисуют образы. У них фантазия, а мне отдуваться.
Снова включив фонарь, я дополз до боа, собрался уже выбираться и тут кое-что заметил.
Знакомое, но забытое, не представляю как здесь оказавшееся.
Конская нога.
Передняя.
Белая.
Неужто она?
Подполз – она.
Копыто и сустав до колена.
Этих ног когда-то было четыре.
Принадлежали ноги белому коню.
Настоящему белому коню.
Дедушка привёз из Германии.
Он рассказывал, как они заходили в дома и брали что нравится.
Ему ничего не нравилось: ни часы, ни фарфор, ни кольца. Платки шёлковые он на голову не повязывал, шубы бюргерские на плечи не накидывал. Сердце его было холодно, пока он не оказался в одной детской.
В той детской стоял белый конь.
Белый конь, набитый соломой.
Немцы взяли коня, выпотрошили, обработали раствором, натянули на каркас, набили соломой и приспособили на радость маленькому арийцу. Хорошо, если конь скончался своей смертью, а не был умерщвлён ради нужд детской промышленности Тысячелетнего Рейха.
Моё знакомство с конём состоялось спустя три с лишним десятка лет после описанных событий. Конь предстал передо мной уже весьма потрёпанным, побитым молью и навидавшимся.
Бабушка нет-нет, а упрекала дедушку в столь нелепом выборе трофея. Другие мебель привезли, картины, швейные машинки, а эта кляча на что?
Дедушка не унывал и подсаживал меня в седло.
Я обхватывал ножками шишковатые бока и кричал «ура», предпочитая, впрочем, ползать возле копыт.
Потом меня настигла взрослая жизнь, я много переезжал и забыл про коня. И тут такая встреча.
Я стал записывать в телефон.
Кратко пометил всё, что случилось за день, описал коня и его ногу.
Если не запишу, забуду непременно, а забывать не хочется. Из всего этого может получиться книжка.
Что-то кольнуло в спину.
Гвоздь.
Я перевернулся, чтобы рассмотреть, откуда торчат гвозди и как выползти обратно не поранившись.
Прилетел суетливый мотылёк.
Мотылёк стал назойливо лепиться к экрану, мешая ставить буквы.
Прилетел и второй. Теперь они оба ползают по экрану.
Суматошные существа, напоминают взволнованных мамаш.
Мотыльки залепили экран, пора выбираться.
Пора, но не получается.
То ли и без того низкий пол придавил, то ли меня опять стало много.
То ли старый дом со всеми его подлинными и выдуманными обитателями, вписанными и вычеркнутыми историями, с гостями и призраками, навалился на грудь, то ли меня распёрло.
Я задышал часто, как птица в сарае.
Кисти рук выворачивает, ступни дёргает, голову трясёт, рот перекосило, подбородок ходит из стороны в сторону, будто я запрещённых препаратов перебрал.
В этой книге – рассказы трёх писателей, трёх мужчин, трёх Александров: Цыпкина, Снегирёва, Маленкова. И рисунки одной художницы – славной девушки Арины Обух. Этот печатный квартет звучит не хуже, чем живое выступление. В нём есть всё: одиночество и любовь, взрослые и дети, собаки и кошки, столица и провинция, радость и грусть, смех и слёзы. Одного в нём не найдёте точно – скуки. Книга издается в авторской редакции.
Александр Снегирев родился в 1980 году в Москве. Окончил Российский университет дружбы народов, получив звание магистра политологии. Учится там же в аспирантуре. Лауреат премии «Дебют» за 2005 год в номинации «Малая проза».
«БеспринцЫпные чтения» возвращаются! Лучшее от самого яркого и необычного литературно-театрального проекта последнего времени. Рассказы знаменитых авторов: Алёны Долецкой, Жуки Жуковой, Александра Маленкова, Александра Снегирёва, Саши Филиппенко, Александра Цыпкина и не только. Самые смешные и трогательные истории со всей страны, которые были прочитаны со сцены авторами и ведущими российскими актерами: Ингеборгой Дапкунайте, Анной Михалковой, Константином Хабенским и другими. Эти тексты собирали залы от Нью-Йорка до Воронежа.
В центре повествования – судьба Веры, типичная для большинства российских женщин, пытающихся найти свое счастье среди измельчавшего мужского племени. Избранники ее – один другого хуже. А потребность стать матерью сильнее с каждым днем. Может ли не сломаться Вера под натиском жестоких обстоятельств? Может ли выжить Красота в агрессивной среде? Как сложится судьба Веры и есть ли вообще в России место женщине по имени Вера?.. Роман-метафора А. Снегирёва ставит перед нами актуальные вопросы.
«Её подтолкнул уход мужа. Как-то стронул с фундамента. До этого она была вполне, а после его ухода изменилась. Тяга к чистоте, конечно, присутствовала, но разумная. Например, собаку в гостях погладит и сразу руки моет. С мылом. А если собака опять на ласку напросится, она опять помоет. И так сколько угодно раз. Аккуратистка, одним словом. Это мужа и доконало. Ведь он не к другой ушёл, а просто ушёл, лишь бы от неё. Правила без исключений кого угодно с ума сведут…».
Александр Снегирев – лауреат премий «Дебют» (2005), «Венец» (2007), «Эврика» (2008). Автор нашумевшего романа «Как мы бомбили Америку», безупречный стиль и предельная откровенность которого поразила и молодую аудиторию, и Союз писателей Москвы. Новая книга Александра Снегирева – история одновременно жесткая и нежная, остросоциальная и почти детективная, изысканно метафоричная и написанная на разрыв аорты.
Каждый, кто любит собак, будет удивлён и очарован необычной философией собачника, который рассмотрел в верном звере не только друга и защитника, но и спасителя! Не спешите отрицать столь необычный ракурс, вникните в повествование, и возможно в своём четвероногом товарище вы увидите черты, ранее незамеченные, но чрезвычайно значимые для понимания поведения собаки.
«Живая тайга» — сборник сказок, написанных по мотивам сказаний аборигенных народов. Бесхитростные, иногда наивные повествования увлекают читателя в глубины первозданной тайги и первобытных отношений с её обитателями. Действия героев, среди которых не только люди, но и природные объекты, основаны на невозможном в современном мире равноправии всего живого и удивляют трогательной справедливостью. Однако за внешней простотой скрываются глубокие смыслы древней мудрости.
Есть люди, которые не верят на слово, им обязательно нужно потрогать загадку руками. Краевед Юрий Крошин из таких, и неудивительно, что он попадает в критические ситуации, когда пытается выведать то, о чём знать нельзя. Для народа, исповедующего Законы Тайги, «табу» означает не просто запрет что-либо делать. Нарушивший табу, нарушает священное равновесие между противоборствующими силами нашего мира. За такой грех полагается неминуемое наказание, и оно настигает преступника здесь и сейчас.
Мы до сих пор не знаем и малой доли того, какими помыслами жили наши первобытные предки. Герою этой книги удалось не только заглянуть в своё прошлое, но и принять в нём участие. Это кардинально повлияло на его судьбу и изменило мировоззрение, привело к поискам личных смыслов и способов решения экологических проблем. Книга наполнена глубокими философско-психологическими рассуждениями, которые, однако, не перегружают чтение захватывающего авантюрно-приключенческого повествования.
Р2 П-58 Попов Валерий Георгиевич Южнее, чем прежде. Повести, рассказы. Л. о. изд-ва «Советский писатель», 1969, 204 стр. «Южнее, чем прежде» — первая книга молодого ленинградского прозаика. В рассказах В. Попова перед читателем проходит целая галерея наших современников. Юмор, неистощимая фантазия, бьющая через край творческая энергия — таковы те качества, которые делают жизнь героев В. Попова наполненной и содержательной. Писатель много ездил по стране, в его произведениях привлекают свежее восприятие природы, неожиданные встречи с интересными людьми, с незнакомыми прежде явлениями жизни. .