– Покажи, как ты танцуешь, всем интересно.
Все подтвердили, что им интересно.
Сиротка не заставила себя упрашивать, вышла на лужайку и принялась танцевать, напевая при этом какую-то абракадабру.
◆
Сиротка настолько отдалась танцу и пению, что перестала замечать окружающий мир. Я даже стал опасаться, как бы она не бултыхнулась в котёл с горячим маслом, и собрался было аккуратно отстранить её подальше, но она сама, будто подслушав мои мысли, отпрыгнула от котла на безопасную дистанцию.
Танец её не был каким-то особенно изящным или замысловатым.
Пение тоже не ахти.
Но задирание ног, прыжки и звуки быстро перестали казаться детской импровизацией и всё больше напоминали ритуал.
Может, потому что сиротка время от времени воздевала ручки к небу.
А может, из-за того, что мы выпили вина.
Всё это, впрочем, скоро стало выглядеть несколько навязчивым. Я переглянулся с Кисонькой, одними глазами она призвала меня к терпению. Надо нести свой крест достойно. А заодно снять происходящее на телефон.
Кисонька подала мне знак.
Я достал телефон и навёл на сиротку.
К её человеческой внешности телефон приложил уши, усы и хвост.
Документировался танец не сиротки, а какого-то другого, не поддающегося классификации существа.
2
Второй раз за день начал накрапывать дождь.
Я обрадовался, появление новоявленной Саломеи меня почему-то тревожило.
Мы бросились убирать со стола недоеденные кушанья, и не зря – вечернее солнце скрылось, и не успели хозяева и гости спрятаться в дом, как со страшным грохотом ударила молния.
За окнами сверкнуло.
Электричество погасло.
В топке недостроенного камина осыпался нагар.
– Ну вот, опять, – прошептала Кисонька.
– Молния, – хриплым голоском сказала сиротка.
Плотник чиркнул зажигалкой, зажглась свеча.
В прыгающем свете я увидел, что сиротка возится с каким-то здоровым чёрным болтом.
Кто же его оставил на видном месте?
Я сам и оставил.
– Аккуратно, пожалуйста! – сказал я дрожащим голосом.
Сиротка любознательно вертела болт.
Я протянул к ней руку.
Хрясть.
3
– Всё, что я делаю, причиняет тебе боль.
Эти слова принадлежали сиротке. Она произнесла их, склонившись надо мной.
Пахло озоном.
Всё тело было как рука, которую отлежал. Одно дело рука, другое – весь целиком.
Фонарик, совмещённый с электрошокером, – полезная вещь, главное – кнопки не перепутать.
◆
Плотник помог мне подняться, Кисонька спросила, в порядке ли я.
Ёмкая фраза из американского рациона.
Ты в порядке?
Едва я собрался ответить, словно герой детектива-нуар, мол, да, в порядке, как сиротка закричала со смехом:
– Ой, что это?!
Глядя на меня, она смеялась и прикрывала ладошкой ротик.
Тут до меня дошло, что я совершенно голый.
1
В будущем, которое сейчас уже стало прошлым, а тогда представлялось будущим, короче, в тот самый момент, когда мы с Кисонькой сидели напротив уполномоченной, она выложила передо мной фотографию.
«А всё-таки неплохо получилось, будет чем в старости самолюбие потешить, – подумал я. – И ведь ни капли фотошопа».
Та самая фотография, компрометирующая меня в глазах благонравной общественности, подтверждающая якобы, что родная бабка даёт сиротку совершенно конченым голым людям.
Но я был подготовлен.
Вытащив из специально принесённой папки плотный лист, я покрыл им полицейский аргумент.
Свои действия я сопроводил доброжелательной улыбкой. Словно торжествующий картёжник.
Уполномоченная присмотрелась, и не зря.
◆
Фотография была сделана на Красной площади.
Древнее пространство принимало книжную ярмарку, и я был одним из гостей.
Все ждали явления.
Накануне шептались в строжайшем секрете, а в назначенный день вся площадь только об этом и говорила.
Ждали верховного.
И вот стою я, прислонившись к стендам с книгами.
С чужими книгами, между прочим.
Стою и жду. А всё потому, что мне наказали явиться, типа, мне окажут честь – представят верховному. Вот я и пришёл, интересно же. А самочувствие неважное – накануне читал с театральной сцены собственные рассказы. Перед началом выпил для храбрости, по ходу дела отхлёбывал от жажды, а после отметил успех.
Стою, короче, помятый, а рядом сотрудницы издательства, словно сурикаты – застыли и вдаль всматриваются.
Солнце захлебнулось в густых тучах; только что они клубились далеко за башнями, и вдруг раз – потопили светило. Тут-то повсюду и зашелестело: «Идут, идут».
2
На меня надвигался рой: суетливые мужчины и красивые женщины. Рой клубился вокруг чего-то, и нельзя было различить, вокруг чего.
Крутящие грубыми головами цепкоглазые телохранители, сотрудники службы протокола в пиджаках всех оттенков синего, с портфелями и зонтами, журналисты с блокнотами и записывающими устройствами. Все они толкались, шикали, гудели, внимали.
Кто-то из роя представил меня.
Бодигард посмотрел с недоверием и угрозой. Предупредил взглядом, чтоб без фокусов.
Рой умолк, и я не сразу решился перевести взгляд в его эпицентр, а когда решился, то ничего не смог разглядеть.
◆
Сплошные завихрения.
◆
Мускулы телохранителей, синие пиджаки, белые воротнички, дорогие часы, эрегированные микрофоны и пульсирующие объективы.
И треск, треск, треск фотографических затворов.
◆
Из недр клубка появилась фотография на память.
