Призовая лошадь - [4]

Но именно в этом упорном и самозабвенном внимании к мельчайшим подробностям бытия, в «восторженном изумлении», с которым глядит рассказчик на мир, проявляется глубинная жизнь его личности. Параллельно поверхностному и эфемерному существованию, в тесной связи с ним, а иногда и наперекор ему, постоянно идет безотчетная внутренняя работа, накапливаются и отбираются впечатления, образуя драгоценный запас.

Скрытое вызревание таланта — важная тема романа и в то же время потаенный двигатель сюжета, нечто вроде мины замедленного действия или того пресловутого ружья, которое, согласно известному правилу, должно непременно выстрелить в последнем акте.

Герой словно бы не подозревает о своей одаренности и уж во всяком случае не пытается как-то реализовать ее в жизненной практике. Бескорыстие? Скорее безответственность. Тут впору припомнить слова из мудрой притчи о человеке, зарывшем свой талант в землю, — «ленивый раб и лукавый».

И вовсе не талант побуждает рассказчика пересмотреть свои жизненные позиции, а любовь к юной и обольстительной танцовщице Мерседес. Безоглядной страсти, охватившей влюбленных, несколько недостает духовности, и, быть может, поэтому даже любовь оказывается неспособной разбудить в герое творческое начало. Зато в нем впервые просыпается чувство ответственности за другого человека. Его начинает тяготить бесконечная неустроенность, он хочет простого семейного счастья. Довольно скитаний! Пора наконец занять достойное положение в жизни.

Но что это, собственно, значит: «занять достойное положение»? Найти постоянную работу, остепениться, поднакопить деньжат, а там, глядишь, и поступить в университет, как советует Мерседес? Или, наоборот, понадеявшись еще раз на свою неизменную удачливость, сорвать крупный выигрыш на скачках и тем заложить фундамент будущего благосостояния? Впрочем, оба эти пути не так уж противоположны — и тот, и другой в конечном счете ведут в лоно буржуазного общества.

Правда, есть еще один путь… Марсель, отец Мерседес, — испанский эмигрант-республиканец, портовый грузчик, деятель левого профсоюза. С этим человеком в роман врывается мир иных, дотоле неведомых рассказчику измерений, мир классовой борьбы и пролетарской солидарности, мир, в котором бастуют, дерутся с полицейскими, отстаивают свои права. Изображенные с неподдельным сочувствием, Марсель и его товарищи внушают нашему герою искреннее уважение. Присоединиться к ним, найти свое место среди тех, кто борется за общее дело?

Нет, для такого решения он слишком избалован судьбой, слишком эгоистичен и бесхребетен. Он может в какой-то момент, заразившись духом рабочего братства, ввязаться в стычку грузчиков со штрейкбрехерами и полицией, привести на помощь забастовщикам своих приятелей-латиноамериканцев, может, наконец, проявить незаурядное личное мужество в схватке. Однако волна воодушевления схлынет, а рассказчик останется тем же, кем был.

И все-таки этот кратковременный эпизод не пройдет для него бесследно. Ощутив себя, пусть ненадолго, человеком среди людей, он навсегда сохранит в памяти ту минуту, когда, увозя в больницу изувеченного Марселя, сам раненный, он «в последний раз увидел новых своих товарищей; их решительные суровые лица, сжатые кулаки, их непроницаемый, как броня, сомкнутый строй».

Как ни странно, решающую роль в судьбе рассказчика суждено сыграть не человеку, а… лошади. Право же, герой нисколько не преувеличивает, когда признается: «В определенный период эта лошадь была главной осью моей жизни. Была той силой, которая сформировала мой дух…» Затем сказано: «…помогла превратиться из мелкого пикаро в человека более или менее почтенного и уважаемого…» Но как раз это далеко не вся правда: здесь не говорится о том — самом, пожалуй, главном, — чем обязан наш герой коню по кличке Гонсалес.

В мировой литературе, как и вообще в духовной жизни людей, лошадь издревле занимает особое место. «Подчас ею держатся самые нутряные корни человеческой сущности», — утверждает известный советский литературовед и заядлый лошадник Дмитрий Урнов[1]. Недаром Свифт, обличая пороки своих современников, противопоставил отвратительным йэху благородных лошадей-гуигнгнмов. Недаром образы Холстомера и Изумруда живут в нашей памяти на равных правах со многими персонажами отечественной классики. «Предположим, — говорил Уильям Фолкнер, — продукты, которые дают человеку все прочие домашние животные, станут получать искусственным путем, и эти животные должны будут исчезнуть. Но лошадь дает человеку нечто большее, что греет его душу, что отвечает самой нравственной и психологической природе человека»[2].

Именно таким существом, призванным напомнить человеку о земных первоосновах бытия, способным отогреть его душу, выступает в романе Гонсалес. Это не просто лошадь, одна из многих, и даже не просто превосходный скакун, прирожденный чемпион, — это и своего рода индивидуальность, яркая и неповторимая. Независимый и норовистый, наделенный неукротимой волей к победе и умеющий в нужный момент выложиться до конца, Гонсалес противостоит окружающей его призрачной атмосфере спекуляции и ажиотажа как нечто в высшей степени подлинное и самоценное. В этом, пожалуй, и заключается главный секрет его притягательной силы, исподволь воздействующей на героя. Притом Гонсалес — чилийский конь, живая частица родины, «земляк, попавший в беду». Тем сильнее влечет он к себе рассказчика.