Приют сердец - [23]

Филипп молча скакал по полям, с каждым шагом к дому чувствуя себя сильнее. Сейчас безумие и темный туман отступили, и он почувствовал принадлежность к чему-то хорошему. Филипп знал в совершенстве свои земли, что даже темнота ночи не сбивала его. Скоро он подъехал к жилищам наемных рабочих. Большинство из них стояли пустыми; негры настояли, что будут жить где-то еще, там, где смогут знать, что они свободны. Только Чарли и дядюшка Дэн остались на своем месте, да в одну из хижин въехал Алан.

Хижины вырастали перед ним сплошной темной линией. Филипп осмотрел подпругу и повел лошадь между ними, с тоской в сердце вспоминая время, когда это место бурлило жизнью, женщины склонялись над люльками, негритята бегали и смеялись вокруг. Старики покачивались на верандах, в то время, как мужчины трудились на бескрайних акрах хлопковых плантаций. В его памяти не осталось ни нищеты, ни недостатка, ни отсутствия свободы. Он видел прошлое сквозь розовые воспоминания своего детства.

Дверь его дома открылась перед ним, и Филипп замер на месте, не желая ни заходить, ни отвечать на какие-либо вопросы. Он спешил к Мариль – сказать ей, что разум его просветлел, страхи исчезли, что сейчас…

Он услышал ее приглушенный смех и поднял глаза. Золотистый свет из открытой двери окутывал двоих людей на покосившемся крыльце. Алан обнимал ее с видом собственника, проводя любящей рукой по ее распущенным волосам.

– Я люблю тебя, Мариль, – тихо произнесенные слова раздались как гром в ночи.

Филиппу показалось, что начинает холодеть вдруг воздух. Даже не глядя, он знал, что возвращается призрак еще чернее и больше, чем прежде. Он повернул голову и смотрел, как приближается его привидение, пронизывая леденящим холодом июльскую жару. Оно звало Филиппа, делало знак войти в его пространство, присоединиться к леденящему, похожему на бездну, забытью.

– О, Алан, – он услышал нежный вздох Мариль.

Когда ее слова замерли, призрак снова позвал его, уговаривая, обещая место мира и спокойствия, место, где не останется никаких чувств. Подавленный, он вступил в пустоту.

Мариль позволила себе остаться слишком долго. Рука Алана лежала поперек ее живота, и когда она попыталась выскользнуть из-под нее, он крепче прижал руку.

– Не уходи, – хрипло прошептал он.

– Мне нужно идти, Алан. Уже поздно, и я…

Он поцеловал ее в шею, потом легко куснул за ухо.

– Я знаю, – выдохнул он возле мочки уха, отчего приятная дрожь пробежала по ее спине.

Они не спеша одевались, чувствуя спокойствие в присутствии друг друга. Казалось, будто они были любовниками целые годы, а не две коротких недели. Мариль почувствовала себя снова ожившей. Она любила и была любима. Находясь с ним, она забывала обо всем остальном. Она могла притвориться, что они – муж и жена, что существуют только они вдвоем – нет никаких проблем, никаких тревог, разочарований, мыслей о том, что Филипп теряет рассудок… Никаких воспоминаний о забытом детстве.

– Мариль?

Она подняла глаза и поверх смятой постели посмотрела на него. Забавно, но он больше не кажется ей смешным. В его приплюснутом носе и коротком туловище есть сила. Яркие зеленые глаза полны любви и заботы. Он заставлял ее почувствовать себя красивой, похожей на юную девушку. Она редко вспоминала, что старше Алана на семь лет. Он казался настолько рассудительнее, что как мог быть при этом еще моложе?

– Мариль, ты должна решить, – он подошел к ней, ею рубашка все еще была расстегнута, выставляя напоказ густые курчавые волосы на груди. – Уезжай со мной. Мы не можем продолжать так. Мы уедем куда-нибудь, где никто не будет нас знать. Мы станем мужем и женой.

– А дети, Алан?

– Мы возьмем их с собой, – настаивал он.

Мариль печально улыбнулась.

– Алан, будь благоразумным. Они ни за что не поедут. Они слишком большие. Они не оставят свой дом, своего… отца…

Алан, запрокидывая ей подбородок обнял ее так, что их глаза встретились.

– Тогда мы уедем одни. У нас будут свои собственные дети.

Его настойчивость испугала ее; она испугала ее потому, что Мариль и сама чувствовала то же самое. Она знала, что сможет все бросить, даже детей, и уехать с ним. Она знала, что может поддаться желанию.

– Алан, я должна вернуться в дом.

Он ослабил объятие.

– Хорошо. Я отпускаю – на этот раз.

Мариль закончила одеваться, но оставила волосы распущенными. Дети и Сьюзен уже спят. Никто не увидит ее. Взяв ее под локоть, Алан открыл дверь, и они вышли на крыльцо.

– Мы могли бы сбежать на какой-нибудь остров в Южных морях, – шептал он ей на ухо. – Ты была бы королевой, сидела на троне и ела ягоды до тех пор, пока бы не лопнула.

Она рассмеялась, стараясь спрятать смех на его плече. Он крепко обнял ее, проводя рукой по волосам, прожигая ее пламенным взором.

– Я люблю тебя, Мариль, – этими словами он снова умолял ее уехать с ним.

– О, Алан, – именно этого она и хотела. Она собиралась сказать да; и они оба знали, что она произнесет это слово.

Неожиданное движение в тени привлекло их внимание. Человек вскочил на лошадь и галопом промчался мимо них, они мгновенно узнали его лицо, промелькнувшее в свете из открытой двери.

– Филипп, – в ужасе выдохнула Мариль.