Приют - [30]

– Она приехала некстати.

Стелла фыркнула.

– Еще бы!

Теперь она разгневалась, и ей это нравилось. Макс, хмурясь, расхаживал по комнате. Он как-то сказал, что их споры всегда поучительны для него.

– Чего ради ты купила мне пижаму?

– Это предложение мира. Утешительный приз. Новое начало. Я не знаю, почему жена покупает мужу подарок после того, как они пережили трудное время. Ты же психиатр, черт возьми!

Макс сел на диван, положил локти на колени и уставился на ковер, вертя в руках очки.

– Я чувствую себя скотиной. Каким черствым ты, должно быть, меня считаешь!

– Не преувеличивай.

Макс поднял голову. Улыбнулся.

– Не позволяешь мне сделать шаг навстречу?

– Я не потерплю, чтобы ты относился ко мне как к мебели и чтобы мальчишка выдумывал обо мне невесть что, а ты воспринимал бы эти выдумки всерьез. Как он смеет? И как смеешь ты ему позволять?

– Я поговорю с ним. Стелла, я в третий раз прошу прощения. И очень доволен пижамой. Спасибо.

Он подошел к жене, и она позволила поцеловать себя в щеку.

– Не откажется пьяница выпить еще?

– Нет, – ответила Стелла. – Не откажется.

В ту ночь они занимались любовью. Ей пришлось уступить Максу, более того, пришлось изображать страсть ради своей неприметности. Когда все кончилось, Макс был доволен собой. Он сел в шелковой пижаме, привалился спиной к подголовнику и выкурил сигарету. Тени от ветвей за окном шевелились на потолке и верхней части стен. Стелла позволила ему упиваться своим незначительным торжеством после соития. Ей хотелось, чтобы он был доволен, считал, что в браке у него все замечательно, что он хороший муж, а она хорошая жена.

Стелла совершила еще одну поездку в Лондон, красноречиво говорящую о напряжении и противоречиях той двойной жизни, какую она пыталась тогда вести. Она доехала на такси от вокзала до конца Хорси-стрит, прошла переулком и поднялась прямиком на верхний этаж. В ее распоряжении был всего час – ей предстояло в конце дня привезти домой Чарли из школы. Когда они лежали в постели, Эдгар сказал:

– Не позволяй ему прикасаться к тебе.

Эти слова должны были прозвучать громким сигналом тревоги, но не прозвучали.

– Кому не позволять, дорогой?

– Максу.

– О Максе не думай, между нами этого нет. Уже давно.

– Тебе приходится спать с ним в одной постели?

Стелле стало ясно, что Эдгар толком не понимает ни ее семейной жизни, ни трудностей ее положения.

– Если я откажусь, он сочтет это странным.

– Тебе это нравится?

– Разумеется, нет, но что я могу поделать? Дорогой, я не вынесла бы ничьих прикосновений, кроме твоих. Будь уверен, я не позволю ему трогать меня. Да он и не хочет.

– Правда?

– Уже несколько лет.

Эдгар как будто успокоился. Стелла обняла его, а затем, к их общему огорчению, ей надо было вставать, умываться, одеваться, ловить такси и ехать на вокзал; Она и так слишком задержалась.

Они спустились, дошли до пивной, обнялись в дверях, потом Эдгар поднял воротник и ушел, а Стелла стояла, ища взглядом такси. Машин не было, минута шла за минутой, и Стелла поняла, что опоздает на поезд и не встретит Чарли, как обещала. На несколько секунд это повергло ее в панику, и она побежала на высоких каблуках к ближайшему перекрестку, где движение было более оживленным.

И вдруг поняла, что ей наплевать. Пусть она не поспеет к этому поезду. Пусть опоздает. Чарли поедет домой на автобусе, она выдумает какое-нибудь объяснение, и все обойдется. Стелла обладала живым умом и сообразила, что не простила мальчику наушничества. В поезд она вошла за минуту до отхода, села у окна и смотрела на дома и огороды за высокими заборами, на белье, колышущееся на ветру. Вначале шли железнодорожные насыпи, заводы, стройплощадки, затем потянулись поля и луга. Стелла думала об Эдгаре. Ее тронуло его требование не позволять Максу прикасаться к ней. Ей было понятно, сказала Стелла, какой чудовищной может стать ревность в подобных условиях. Разве их положение, рассуждала она, со всеми его трудностями и разочарованиями, не является питательной почвой для ревности? Эдгар оторван от всего мира, для него на ней свет клином сошелся, а она, расставшись с ним, возвращается в дом и постель ненавистного ему человека. Такое положение легко может возбудить ревность. Она пойдет на все, чтобы этого не допустить. У них и без того немало проблем.

Я откровенно удивился этому проявлению наивности. Неужели она была так слепа и не видела опасности, которой подвергалась? Неужели жизнь среди психиатров ничему ее не научила?

Глава шестая

Стелла была в огороде. Впоследствии она сказала мне, что ходила туда, когда ее мучила тоска по первым дням их романа. Там были уже заметны первые признаки осени: послеполуденные тени стали длиннее, краски увядания насыщеннее. В воздухе ощущалась свежесть, напоминающая о палой листве, холодных ночах, густой росе, блестящей поутру в паутине на деревьях. В саду снова работали пациенты, опять под наблюдением Джона Арчера. Они подметали, расчищали, жгли, обрезали ветви, готовили сад к зиме. Стелла сидела на скамье возле оранжереи. Незнакомый ей пациент вез груженую тележку к костру, тлевшему на расчищенном участке вдали. От костра поднимался неприятно пахнущий дым, создавая марево. У Стеллы было ощущение завершения, конца. Урожай яблок выдался хорошим, упавшие плоды начинали гнить в траве, их надо было бы собирать для сидра. Но Стелла предпочитала сидеть и вспоминать события ушедшего лета. До чего безрассудно они вели себя, если учесть, что не могли заглянуть вперед. Сейчас, когда перед ней замаячила перспектива дальнейших отношений с Эдгаром, она видела, что удержаться было невозможно, хоть и по-прежнему поражалась собственной безоглядности. Теперь их любовь окрепла, думала Стелла, стала сильнее, радостнее, чем она могла надеяться летом. Саду предстояло погрузиться в зимний сон, но то, что зародилось в нем, оставалось цветущим.