Приют для списанных пилотов - [21]

Да нет же, нет, было.

После того как он увез Лиду из Бодайбо, экипаж Ротова отправили в командировку возить грузы для ленинградской геофизической экспедиции. Рейсы были разными, но в основном вдоль Ледовитого океана. Базировались они в Хатанге. Лида осталась дома, в Иркутске. Не хотелось ему расставаться с молодой женой, но что поделаешь: работа. И каково же было его удивление, когда в одном из рейсов в Жиганске к нему, едва он ступил на землю, бросилась Лида.

Уже потом он спрашивал ее, почему она решила искать его именно в Жиганске и что бы она стала делать, если бы в тот день они не сели там, а улетели в другую сторону? «Но всё же сели, — смеясь, ответила она, — значит, я все рассчитала правильно». Кто там распоряжается судьбой — неизвестно, но весь свой расчет, как выяснилось, она построила на телеграмме, в которой он перед этим поздравил ее с днем рождения, послав телеграмму из Жиганска. Конечно, он был рад встрече, но его она поставила в трудное положение: через полчаса им предстояло вылететь в Хатангу, а Ротов отказывался взять ее с собой. «Если она у тебя чокнутая, то я тут ни при чем, — раздраженно говорил он. — Мне хватит за вас и одного выговора. Как я ее возьму, кем? Зайцем? Ну уж, извините. А вдруг кто проверит?»

Иван подумал: Ротов отыгрывается за те неприятности, которые принес он ему после злополучной свадьбы в Бодайбо. Тогда Иван решил купить билет и отправить Лиду в Хатангу на рейсовом самолете. Но Ротов сходил к заказчикам, и они взяли Лиду сопровождающей груз. Через час уже были в воздухе. Лида сидела на мешках и счастливыми глазами смотрела на Ивана. Та командировка запомнилась ему на всю жизнь, и он потом всегда с нежностью вспоминал то лето.

Они летали каждый день. Вечером Лида встречала его возле самолета. На ночь, если это можно было назвать ночью — солнце не заходило круглые сутки, — они уходили за поселок. Устроить в гостиницу Лиду не удалось, не было мест, а дежурная в пилотской не хотела верить, что Лида его жена, и наотрез отказалась поместить их вместе. В ту пору они еще были не зарегистрированы. Бакшеев на время устроил Лиду к девчонкам в общежитие, а ночевали они за поселком, в палатке, которую Иван взял у геологов.

Вдоль деревянных домов были проложены высокие, похожие на мостики деревянные тротуары. Иван объяснил Лиде, что тротуары сделаны специально так высоко, чтобы зимой их не заносило снегом. Лида удивленно вертела по сторонам головой — все так интересно, необычно. Она любила все необычное. Улицы в те поздние часы были безлюдны, лишь кое-где на мягких ногах, точно боясь потревожить тишину, как тени, бродили собаки. И хотя в палатке их донимали комары, здесь они были одни. Он так и запомнил то время: много солнца, серый с проплешинами мох, неяркие полярные цветы, серый брезент палатки и ласковые глаза Лиды.

Утром они возвращались в гостиницу. Иван шел на стартовый пункт, а Лида — досыпать к девчонкам в общежитие. В полете он клевал носом. Ротов, который до поры до времени смотрел на его походы за поселок сквозь пальцы, потребовал, чтобы он отправил Лиду домой. Но Лида уезжать отказалась. Она говорила, что будет сидеть в общежитии и не высовывать из него носа, однако на другой день все повторялось. Она поджидала его уже не у самолета, а при выходе из аэропорта, и они снова шли за поселок. Ротов грозился дать радиограмму в Иркутск, чтоб ему прислали другого второго пилота. Но не давал.

«Ну хоть бы дождь пошел», — думал Иван в полете, стараясь перебороть монотонный гул моторов. Он понимал: нужна пауза, нужен отдых, но полеты могли быть прекращены или из-за непогоды, или по какой-нибудь неисправности самолета. Небо же оставалось чистым, двигатели работали исправно, аэропорты принимали и выпускали, и работе не видно было конца. Лида улетела в начале августа, и, как назло, сразу же испортилась погода, зарядили дожди.

Все, что было у них позже, все четырнадцать лет их жизни, Бакшеев обходил стороной, старался не прикасаться к ним, а вот те первые дни стояли перед глазами… Он знал: иногда Лида приходит к нему домой, к Тане, но ему удавалось избегать встреч, не хотелось, чтобы она увидела его вот такого — списанного на землю, сторожа с лодочной станции.

«А интересно, помнит ли она то лето? — думал он. — Помнит ли ту палатку, с которой, собственно, и началась наша жизнь?»

Однажды после дежурства Иван сел в автобус и лишь заплатил за проезд, как понял, — автобус идет в Лисиху, туда, где работала Лида. Он даже не мог дать себе отчет, почему едет туда и зачем. Очутившись в Лисихе, он вспомнил: Лида уехала в отпуск, Таня говорила ему, но он забыл. Иван постоял на улице, не зная, что делать дальше. Мимо него, укрывшись зонтами, шли люди. Иван хмуро смотрел по сторонам, удивляясь: куда идут, зачем, кто отпустил с работы? Он опасался, что кто-нибудь узнает его и догадается, зачем он приехал сюда, но никто его не окликнул.

Очень скоро Бакшеев вновь заскучал. Все было бы ничего, но прямо над ним заходили на посадку самолеты. Бакшеев поднимал голову, указательным пальцем сдвигал на затылок форменную фуражку, пытаясь достать глазами номер на крыле. «Сорок седьмой», — отпуская самолет, определял он. И тут же вспомнил, что как-то на этой машине он возле Олекминска обогнал Василия Колодина. В Якутске тот набросился на него с кулаками, уверенный, что Бакшеев шел на повышенном режиме. «Я вот помню, что летал на нем, а интересно, помнит ли он меня?» — размышлял он. Странное дело, он уже не раз ловил себя на мысли, что все то, что придумано человеком и может двигаться, а тем более летать, должно помнить и понимать, кто в нем сидит или сидел. Постепенно звук моторов стихал, пропадал, и Бакшеев успокаивался, но несколько минут спустя небо вновь напоминало о себе.