Приятное общество - [7]

Он не знал, что с ней делать. Выкинуть, что ли, и этот бесполезный подарок теток (кроме них, некому было войти в комнату) вслед за шоколадом — может, пригодится кому-нибудь из мальчишек, приходящих после школы в парк?

Потом решил, что правильней будет оставить пижаму там, где он ее нашел — под подушкой. Это уймет теток. Теток? Они же не разговаривают, если не считать вчерашнего скандала. Так которая же шутит с ним такие шутки? Он подумал, что одна из них не просто сумасбродка, а настоящая сумасшедшая.

Он пошел в туалетную комнату. Влез в неудобную ванну, тоскуя по хорошему душу. Вытерся полотенцем — полотняным, так называемым посудным, которое в отличие от современных, махровых, плохо впитывает воду. Ну, понятно, сестры застряли в другой эпохе.

Взял бритвенный крем и принялся втирать его в щеки и подбородок, как проделывал каждое утро лет с пятнадцати. Машинально поднял глаза, ловя свое отражение в зеркале.

Зеркала не было.

Убрали.

На стене оставался след от него — бледный прямоугольник пространства, некогда занимаемого этим нашим странным и милым двойником, которого мы не склонны наделять никакими мистическими свойствами. Предмет повседневного обихода. С долей поэтического волнения вспомнил зеркала в "Орфее" Кокто — юный Алекс много раз видел этот фильм в "Синематеке". Зеркала, сквозь которые можно пройти, как сквозь воду. Вертикальная жидкость, проницаемая для перехода из одной реальности в другую. По правде говоря — из жизни в смерть.

Сегодня утром Панчиты на кухне не было. Его встретила сеньорита Сенайда в ладно повязанном фартуке.

— Как нынче спалось, ангел мой? — заботливо осведомилась она. — Хорошо?

Алехандро кивнул и принял из ее рук тарелку с омлетом, керамическую чашку кофе с корицей, что-то еще... -

— Спасибо за шоколад, — произнес он как можно более непринужденно.

— Понравился? — объятая хозяйственным ражем тетушка даже не повернулась к нему.

— Еще бы, — самым нейтральным тоном ответил Алекс.

— Милый племянник, — Сенайда говорила, продолжая заниматься своими делами. — Хочу, чтобы ты знал вот что... В юности мы с Сереной просто обожали друг друга. Целовались, обнимались, ласкались, нежничали... Знаешь, был такой романтический обычай... Так вот, мы его унаследовали и ему следовали.

— Знаю, знаю, — Алекс оживился. — Я читал английские романы XIX века. В ту пору это и вправду было принято. Сейчас вызвало бы скандал...

Он осекся. Какая-то тень омрачила лицо Сенайды.

— А в старости все иначе. В старости уже никто не нужен. Остается человек один в чужих руках. В посторонних руках. И все за смертный грех старости.

Алехандро выждал, пока рассеется тень невольной ассоциации. Он ведь здесь потому, что попросил своих теток принять его, и они написали, что примут с радостью.

Однако написали по отдельности. А не вместе, что было бы естественно. А донья Сенайда продолжала спокойно говорить:

— Хочу, чтоб ты знал, сынок... Я люблю Серену, хоть по мне и не скажешь. Покуда она у меня есть, никто не займет ее место.

— Рад слышать это, тетя Сенайда.

— Я бы даже так сказала.. — произнесла она каким-то необычным тоном. — Наша жестокость — это часть нашей любви.

Она вытерла руки о передник, Алекс же испытал прилив сочувствия к двум старым одиноким женщинам.

— Тетушка... Давайте мы с вами пойдем погуляем... Сходим в кино. Или в ресторан.

— Разве я не сказала тебе, что по улицам Мехико ходить опасно? — произнесла она с тревогой. — Могут напасть, ограбить, похитить. Полно хулиганья и всякого сброда... Порядочная дама чувствует себя беззащитной...

— Я вас защищу, — сказал Алекс, желая быть приятным гостем.

— Нет-нет, — покачала она белой головой. — Никто меня не защитит. Выглянь в окошко.

Алекс взглянул и увидел: полицейский остановил какого-то старого оборванца.

— Видишь? — прошептала Сенайда.

— Конечно, вижу. Выходит, в городе не так уж опасно. Сеньорита повернулась спиной к окну.

— Ну, если дама идет не одна, тогда, что ж, пожалуй...

— А вам не кажется, что вы и ваша сестра... ну... слишком засиделись взаперти, похоронили себя заживо?

В широко открытых глазах тетушки мелькнул ужас:

— Ангел мой, неужели ты не понимаешь? Это не мы с Сереной взаперти. Это вот они, все те, кто ходит по улицам, похоронены...

— Простите? — Алекс едва не выронил чашку.

— Ну да, маленький мой, как же ты до сих пор не понял?! Все эти люди, что снуют взад-вперед... Их ведь на самом деле нет. Нет, Алекс. Это — тени. Только они этого не знают.

Ясное дело, подумал Алекс, если столько времени света белого не видеть, начнешь загибать еще и не такие метафоры, разом и простые, и таинственные. Он попытался перевести беседу в нормальное русло и тотчас понял, что из этого дома нормальность изгнана.

— Ну, в таком случае, давайте я останусь здесь, побуду с вами...

— Нет. Не могу терять время.

— Мы проведем его вместе.

— Дурачок. Тогда это будет уже совсем другое время.

Она вышла из кухни. Алекс, взбудораженный тем, что произошло за завтраком, не нашел ничего лучше, чем пойти на улицу и прогулкой расколдовать этот наглухо закупоренный дом. Десять утра. Вряд ли на него нападут в такую пору.

Едва оказавшись в парке, он наткнулся на дохлого пса — одного из тех бродячих, бесхозяйных, шелудивых псов, которые уже не собаки, но еще не волки.