Приятное общество - [5]

— Моя сестра до того скудоумна, что не умеет выразить свои мысли. Она хотела сказать не «живы», а «живут», лишь в том смысле, что дом — обитаем. Только и всего.

Но Алекс не сдавался. Французский бакалавр — существо рациональное и методичное.

— Почему же тогда вы требуете, чтобы я пользовался черным ходом?

Устремленный на него взгляд старухи дробился и множился: ее близорукие глаза, будто плававшие за стеклами старомодного пенсне, были устремлены на племянника, но за ними угадывался еще один взгляд — взгляд ее души, сказал себе Алекс, — который при всей своей непроницаемой мрачности все же давал, пусть на краткий миг, представление о том, что в этой самой душе таится.

— Это — загадка, — ответила Серена, проглотив кусок.

Алекс светски улыбнулся ей:

— В сказках обычно загадывают три загадки, донья Серена. А кто отгадает, получит награду.

— И ты получишь, — ответила старуха с неприятной улыбкой.

В ту ночь спал он плохо, несмотря на «легкий ужин». Хватило одного дня на Рибера-де-Сан-Косме, чтобы разыгравшееся воображение принялось терзать его вопросами: «Где я? Что творится в этом доме? Ничего особенного? Что это — страх? Мои вздорные вымыслы? Или что-то такое, чего я не замечаю?»

И казалось, что тетки, подсев с обеих сторон, шепчут ему на ухо: «А что бы ты сам предпочел? Чтобы ничего особенного не было? Или тайну? А может быть, страх?»

Стоило лишь смежить веки, как в памяти тотчас всплыло слово «песадилья», употребленное доньей Сереной. Некрасивое слово — не то что французский «cauchemar» или английский «nightmare». В песадилье слышится несварение желудка, недомогание, недуг… От него веет чем-то нехорошим.

— Что ты хочешь найти в нашем доме? Норму, секрет, страх, тайну?..

Он закрыл глаза:

— Да будь что будет.

И прибавил, словно во сне:

— Выбор — это всегда ловушка.

5

Буквально через минуту после того, как Панчита-индеанка ушла, Мария Сенайда появилась на кухне. Алекс не слышал ни того, ни другого. Улыбаясь, он наслаждался яичницей по-деревенски. Здесь все ходили на цыпочках, словно парили в воздухе. А он, как бы назло, гремел каблуками по выложенному плиткой полу. И вот что-то хрустнуло. Тонкая плитка не выдержала и треснула. Алекс, чувствуя свою вину, присел на корточки, пытаясь соединить половинки.

— Ангел мой, ты что тут скорчился? Алекс, покраснев, поднял на нее глаза:

— Да вот нашкодил... Сенайда улыбнулась:

— Дети всегда все ломают. Ничего страшного.

Она указала на пыльный парк, где мальчики играли в футбол:

— Погляди. Как они счастливы. Как невинны. Но глядела при этом не на них, а на племянника.

— Неужели тебе не хочется поиграть с ними?

— Тетушка! — с деланным изумлением воскликнул он. — Я ведь уже совсем большой.

— Разве большие мальчики не играют в футбол?

— Ну, как вам сказать... — Алекс пытался сохранить спокойствие. — Играют. Конечно, играют. Но это, как правило, профессионалы.

— Ах, ангел мой, — вздохнула старуха. — Неужели никогда тебя не тянет погонять мячик?

Алекс подавил ироническое замечание, готовое сорваться с губ, — все равно тетка не поняла бы его. Ну да, когда вокруг — сплошные педофилы, только и играть с детишками... Однако взгляд доньи Сенайды был так безмятежно чист, что ирония показалась неуместной.

— Думаю, мне пора всерьез заняться поисками работы. Она склонила седую голову ему на плечо.

— Куда спешить, мой маленький... Подожди. Привыкни к высоте. Алекс чуть не рассмеялся, услышав этот довод. Но от следующего

ему стало уже не до смеха:

— Мы ведь с Сереной так одиноки...

Алекс погладил ее по руке. Головы коснуться не посмел.

— Не волнуйтесь, тетя Сенайда... Все образуется.

— Да-да, ты прав. Всему свое время.

— Время жить и время умирать, — с улыбкой процитировал он.

— И время любить, — со вздохом сказала она, поглаживая его волосы. Сенайда удалилась. Но прежде чем шагнуть за порог, обернулась и

на прощание сделала племяннику "ручкой". Игривая такая, пухленькая старушка...

Алехандро де ла Гуардиа пребывал в задумчивости. Чем занять себя в течение целого дня, как убить время? Хорошо хоть, что можно сослаться на то, что еще не отошел от перелета — "jet-lag", знаете ли. А последние слова Сенайды — "время любить" — вселили в него не умиротворение, а легкое беспокойство. Почти тревогу. В конце концов, он и вправду — чужой. И теткам своим, и в доме, и в городе. Может быть, они правы, и ему следует выйти на улицу, освоиться и обвыкнуться там, в самом деле поиграть в футбол с ребятишками...

Но ограничился он тем лишь, что через черный ход покинул дом, давая понять прохожим, что сестры Эскандон "еще живы", а словами доньи Серены, поправившей донью Сенайду — "что в доме живут".

Картезианский разум выпускника лицея отказывался принять это противоречие. Если сестрички хотят, чтобы люди знали — они еще живы, а дом — не заброшен, естественно было бы пользоваться парадным подъездом. А не шнырять взад-вперед задворками, как глухонемая служанка Панчита.

Он решил подвергнуть противоречие испытанию. Открыл дверь черного хода и вышел в пыльный парк, где мальчишки играли в футбол. Стоило ему показаться, как они остановились и уставились на незнакомца. Алекс улыбнулся им. Один из мальчишек подал мяч, Алекс инстинктивно отбил. Другой мальчишка принял и отпасовал. Алекс различил самодельные штанги и сильным ударом послал мяч в ворота.