Привратник 'Бездны' - [39]

Тем печальнее для всех нас, - добавлю я снисходительным тоном многомудрого, многопретерпевшего родителя.

Тотальное перманентное расстройство суетного обывательского мирного цивилизаторского ума, напрочь отлепившегося от природы, от той ее сути, за которую когда-то идеалистически ратовал французский несколько подзабытый мудрец мосье Руссо.

Если не исполняются законы Божии, заповеди Христовы, - отчего же должны претворятся в жизнь законы придуманные умом человеческим, - это лишь одно вольно пересказанное недоумение, которое не давало покоя умнице французу.

Почему же меня, рядового столичного потребителя нынешней малоосмысленной и малорадостной жизни вдруг стали посещать подобные философические гости?

Зачем я им, - двусмысленным непрошеным гостям надобен?

Чем я им - интересен?

Допускаю, что данный мне от рождения образ иррационального мышления не до такой степени типичен, как я сам до сего дня полагал. Хотя Бог меня знает... Хотелось бы иногда верить в свою, что ли неодинаковость, неординарность. Ну и прекрасно, ну и поверил этой тщеславной мыслишке, - ну и что?

Для кого и для чего нужно, чтобы я мыслил о своей родной особе с эдакого самодовольного самодеятельного пьедестала?

Ведь все, что со мною творят некие малопорядочные, чрезвычайно законспирированные, безмерно (или без меры?) могущественные с и л ы - ведь это же самый натуральный детсадовский лепет!

Кому в наше собачье (прошу пардон у невинных собачек!) - в наше ч е о л о в е ч е с к о е время, когда люди ежеминутно, по всей необъятной местности, именуемой до недавнего времени Советской империей, гибнут точно подопытные лабораторные теплокровные существа, на которых ставят некий опыт некий всемирный лишенный д у ш и цивилизатор-гомункул, - кому лично я сверхинтересен со всей своей индивидуалистической требухой?

Зачем мне дурят голову какими-то фантастическими сюжетами о какой-то моей и н и ц и а ц и и, после которой я уже не принадлежу своему - Я...

Все это было бы смешно, если бы не касалось личной моей жизни, которая вот уже почти целый год, оказывается, не совсем принадлежит мне.

Обращаться в какие-нибудь легальные организации, отвечающие за мою гражданскую безопасность, я до сих пор не решился. Какие такие тревожные криминальные доводы-примеры я предоставлю в пользу защиты моей бесценной жизни?

В сущности, меня вправе направить на принудительное спецлечение, если бы я решил настаивать, что весь этот б р е д, творящийся со мною, совершенно реален, именно в этой вполне благоустроенной жизни разведенного господина Типичнева.

Но, скорее всего, никуда бы не запрятали, - в связи с моим мирным тихим душевнонедужием, бросили бы на произвол судьбы-свободы...

Вот ежели на меня что-то этакое найдет-накатит, и я, для облегчения собственной души, кого-нибудь прирежу-придушу, и поленюсь замести кровавые следы содеянного, тогда будьте любезны, господин хороший, который душевноболящий, препроводитесь в психостационар на полное полуголодное гособеспечение...

...Я спешил домой, сидя в полупустой электричке метро. Сидел, совершенно не тревожась, на том месте, которое днем предназначалось исключительно для пожилых, инвалидов и пассажиров с детьми.

Впрочем, в обычные дневные часы эти спецместа запросто бронируют достаточно румяные и маловозрастные существа человеческого рода, которые или дремлют понарошку, или сидят уткнутые в книжки-газеты-журналы, или нахально таращатся на пассажиров, подпадающих своим обликом под грозно рекомендуемый трафарет, отпечатанный прямо за стойкими равнодушными молодецкими выями-шейками.

Поэтому, в утренние сонно-бодряцкие часы, оказавшись втиснутым в одно из этих "мест", я стараюсь с бездарным притворством изобразить из себя мертвецки спящего (интеллигентно соплю, клюю носом, вздрагиваю коленкой) пассажира, пока сидящие рядом с неохотой или припрятываемой конфузливостью уступают незаконно захваченные угретые седалища.

Хотя, по утрам, возвращаясь после суточной смены, случается, сморит и неподдельная дремотная вялость.

...Аспидный циферблат моего японского самозаводящегося хронометра парой позолоченных стрелок демонстрировал точное время - 23.37, - самое привлекательное, зазывное для любовных и хулиганских элементов.

Моя голова, повинуясь моим полулюбознательным соображениям, оборотилась фасом в одну сторону, затем в противоположную. Уставшие глаза машинально зафиксировали какое-то странное безмолвное шевеление в хвосте салона.

На излюбленных бомжами креслах расположилась какая-то похоже глухонемая троица.

Два парня призывного, а скорее студенческого, возраста и соответственно в спортивно-поношенном "прикиде", по-приятельски зажимали третьего члена - белобрысую востроносую субретку, изредка немо вскидывающую новомодные на пятидюймовой золотой платформе бахилы.

Чрезмерно продолжительно пялиться на молодежное немо возящееся трио мне не позволила не излишняя деликатность, и, отнюдь, не выпячиваемая не любознательность.

Если бы моя жизнь зиждилась на моей прирожденной воспитанности и нелюбви к двусмысленным фактам, которые буквально заполонили все мое теперешнее существование, - я бы давным-давно в одночасье превратился в алчущего приверженца-изыскателя метафизического философского камня...