"Привлеченная к дознанию..." - [80]

Савельев, вернувшись с улицы и стряхивая снег с барашкового воротника, сказал, что к казакам присоединились драгуны, подвезли артиллерию. Видно, приготовились к настоящей осаде театра. Дубасов уверен, что поймал руководителей восстания в ловушку. Землячка зябко поежилась и решила выйти в сад, где еще толпился народ, ожидая своей очереди в узкий коридор, оставленный казаками. Стала пробираться между кресел и натолкнулась ногой на что-то твердое. Нагнулась — револьвер. Изменив своему намерению, она стала ходить между кресел и выискивать револьверы.

— Савельев, револьверов не хотите? — нарочито безразличным голосом спрашивает она.

— Розалия Самойловна, вот здорово! Вот подвезло! Револьверы гужоновцам, — просит он, повернув к ней лицо с упрямо сжатыми губами. — А то ведь одно горе: ребята рвутся в бой, а оружия — пшик!

— Розалия Самойловна! Савельев! Сюда! Скорее! Все в сад! — крикнул долговязый Десятников. — Литвин приказал разобрать забор в Комиссаровское училище... А там... — Десятников присвистнул. Его улыбчивые глаза радостно смотрели на Землячку.

— Хороший ты парень, Десятников! — Савельев хлопнул его по плечу.

В заборе, отделявшем сад «Аквариум» от Комиссаровского училища, оторвали несколько досок. Темнело. Снег валил густо.

— Проходите! Проходите! — командовал Литвин-Седой. — Спокойно... По одному...

„ЛЕТУЧАЯ ТИПОГРАФИЯ“

Это была самая необычная типография: без ротационных машин, без шрифтов, без бумаги. Типография не имела помещения. И все же в эти тревожные дни она выпускала газету восставшего народа «Известия». Большевики прозвали ее «летучей типографией».

Пятнадцать наборщиков и пятьдесят дружинников — вот и весь штат. А типография? Типография — любая из существующих в Москве. Поодиночке и небольшими группами дружинники осторожно подходили к типографии, в которой намечали печатать газету. Быстро занимали все входы и выходы, прячась в тамбурах с револьверами... А Москва жила своей обычной жизнью. По городу расхаживали городовые, на сытых лошадях разъезжали жандармы, сновали филеры, спешили горожане.

Случалось, что в типографию, где печатали большевистскую газету, заскакивали шпики. Их пропускали. И они сидели, пока не отпечатывали весь номер. Это был железный закон «летучей типографии». Газету набирали, верстали, пускали на ротацию. А дружинники стояли у окон и дверей с револьверами и охраняли печатников, поглядывая на городовых, топтавшихся в проулках. Тем временем росли и росли пачки газет на толстой шершавой бумаге. Закончив печатать, снимали охрану. И дружинники превращались в разносчиков, тщательно спрятав под пальто драгоценные листки. Иногда к «летучей типографии» подъезжали извозчичьи сани, и газеты прятали под сиденье. Это считалось крупной удачей — сразу уходила большая партия.

Но случалось и так: рабочие печатали газету, а дружинники вели перестрелку с солдатами. Шумели ротационные машины, мелькали газетные полосы, гремели выстрелы. Однажды против «летучей типографии» генерал-губернатор Дубасов выставил две роты пехоты, эскадрон драгун и два артиллерийских орудия. «Летучая типография» превратилась в осажденную крепость, и дружинники долго вели перестрелку с драгунами. Снаряды подожгли помещение, огонь лизал стены ротационного цеха, дым застилал глаза, а горсточка дружинников защищала типографию. Типография стала баррикадой, а газета — ее знаменем.

В темном Варваринском переулке на Шаболовке стоит ничем не примечательный дом. Узкая тропка, кружась среди снежных сугробов, ведет к маленькой двери, обитой клеенкой.

В эту лунную морозную ночь к дому пробирались дружинники. В горбатой тени, отбрасываемой домом, стоял Костя Маленький, он вместе с дружинником охранял явку. Чуть поодаль — Савельев. Черный барашковый воротник и низко надвинутая шапка, запорошенная снегом, скрывали его лицо. Заметив редкого в столь поздний час прохожего, Костя вразвалочку выходил навстречу, внимательно вглядывался в него и провожал к Савельеву. Тот отделялся от дома и проверял пароль. Тогда бесшумно открывалась дверь. Хозяин конспиративной квартиры, токарь Епифанов, встречал гостей. На столе уютно гудит ведерный самовар. Смешная матрешка в пестром сарафане на чайнике. Около матрешки сгрудились парадные, зеленые в белый горошек, чашки.

На грубо сколоченных табуретках гости. Третий раз в декабре Епифанов приготовился отмечать свои именины.

Землячка любовно разглаживает первый номер «Известий», и по маленькой комнатенке плывет запах типографской краски. Розалия Самойловна устраивается поближе к лампе-«молнии», и теперь видно ее красивое лицо, темно-русые густые волосы, большие серые глаза с золотистыми зрачками. На левой щеке темнеет едва заметный шрам.

Савельев подкрутил фитиль лампы, чтобы прибавить свету. Землячка поплотнее укрепила дужку пенсне и низким грудным голосом начала читать:

— «Московский Совет рабочих депутатов, Комитет и группа Российской социал-демократической рабочей партии и Комитет социалистов-революционеров постановили:

Объявить в Москве со среды 7 декабря, с 12 часов дня, всеобщую политическую стачку и стремиться перевести ее в вооруженное восстание».