Привет, Галарно! - [24]

—You say: Marise Doucet or Marise Galarneau? Wait here, we will check again but I can’t seem to find a file… (Вы говорите: Мариза Дусе или Мариза Галарно? Подождите пока, мы еще раз проверим, но я что-то не вижу ее карточки...)

А может, ее уже и в живых-то нет? Ну да: за ней уже приехала машина из морга, ведь в таких чистых местах не положено долго держать трупы. Медсестры за стойкой продолжают хихикать, наверное, обсуждают женихов. И грызут кубики сахара. Или это ЛСД, его нынче принимают все, кому охота увидеть мир в красках.

—Do you wish a coffee? (Может, быть чашку кофе?)

В общем-то они доброжелательные и заботятся обо мне, как о раненом. Черный кофе, белый зал, солнце уже поднялось, весь день будет жарко и влажно. У самой молоденькой из этой троицы хорошая фигура. Она строит мне глазки, я ей тоже улыбаюсь в ответ. Мы могли бы уйти вместе, улицы расплавились и потекли, но я-то умею грести. Lily cup[56]. Здесь такие же чашки, как в моей закусочной. Те же самые.

Возвращается ординатор. В руках у него история болезни, здоровенное кольцо украшает палец. Он делает мне знак:

—Well, yes, Marise Galarneau. She had nothing. Nothing at all. She left with Mr. Galarneau around two o’clock this morning. (Так, вот она, Мариза Галарно. Она в порядке. В полном порядке. Она уехала с господином Галарно сегодня около двух часов ночи.)

-Но господин Галарно — это я, она же не могла...

-She phoned him from the desk, right here. He came and brought her back in his car. (Она позвонила ему из приемного покоя. Он приехал и забрал ее на машине.)

—What car? Какая машина?

—I don’t know. (Понятия не имею.)

Я

Жак живет на двенадцатом этаже многоквартирного дома, который, если смотреть с горы, возвышается над всем городом. Перед лифтом — шикарный холл с гигантскими папоротниками. Это дом, в котором живут сценаристы, комментаторы, манекенщицы, короче — люди искусства. Для них большое значение имеет фасад. Одетый в ливрею портье указывает мне на задний вход, с которого подвозят товар и осуществляют доставку. В своем белом холщовом костюме я мало похож на гостя и уж никак не тяну на брата одного из жильцов. Мне совсем неохота вступать с ним в разговоры, я вижу, как он напрягается, но ему никогда не узнать, из-за чего у меня плохое настроение. Я поднимаюсь наверх. Двери лифта бесшумны, как монашки в монастыре. Коридор едва освещен, я звоню, слышится какая-то возня.

—Франсуа!

—Не беспокойтесь, мне только нужно было своими глазами увидеть.

—А ты что, так не веришь?

—Я ничему не верю, Мариза. Что эта за история с аварией?

—Не знаю. Мне показалось, что я получила травму. Кажется, я потеряла сознание. Альфред настоял, чтобы я поехала в больницу.

—И для этого нужно было вызывать «скорую помощь»?..

—Впервые в жизни прокатилась на «скорой помощи».

—И в это же самое время получил травму какой-нибудь человек. Он, мучаясь от боли, должен был ждать своей очереди, и в итоге, может, умер по твоей вине.

—Откуда тебе известно? Мне такое и в голову не пришло.

—Вечно ты все драматизируешь, Франсуа.

—Если бы я драматизировал, Жак, ты бы первым пал жертвой семейной драмы. Пока. Пишите письма. Тебе же это нравится. Прощай, Мариза.

—Франсуа, ты что, уходишь?

—Ну да.

—Останься с нами поужинать!

—Зачем?..

—Но почему не остаться? Ты же голоден, старик, у тебя усталый вид, ты небось всю ночь не спал.

—Ну, не спал. А вы?

—Но и остряк же ты! Если в твоей книжке...

—Не надо об этом. Тебя она больше не касается. О книжке я слышать больше не хочу. Это мое.

—Что ты собираешься делать?

—Пойду домой. Там во всем видна Маризина рука: обстановка, картинки на стенах. Надо все это снять. Я начну раздевать Маризу от стены до стены, до тех пор пока ничего от нее не останется, ни одной тарелочки из голубого фаянса с дурацкими голландскими пейзажами. Ты говорила, голубое — это красиво, это как небо в доме, это как жизнь... А еще я сегодня вечером сожгу на гальке кружевные занавеси. Я еще не знаю, что точно буду делать, повыбрасываю ковры. А потом пойду в бордель и отдам им твое фото. Пусть дадут рекламное объявление в газете.

—Франсуа, давай-ка кончай! Мариза...

—Не пройдет и трех недель, как Мариза тебе надоест. Ты парень скорый, образованный, да и вообще не любишь долго церемониться. Иди свари ей яйца всмятку, это то, что она ест на завтрак после бурной ночки. Но не давай ей ее любимого бекона, у нее от этого прыщи... Пока.

Мариза служила секретаршей в компании по страхованию автомобилей «Merril French Insurance»[57]. Там она печатала письма на дешевой бумаге и копии негласных соглашений, позволявших избежать нескончаемых судебных процессов. Она сожительствовала с заместителем управляющего Морисом Риендо, носила шерстяные юбки и нейлоновые кофточки и восседала в офисах, устланных коврами из позолоченных плетеных ниток, среди серых металлических канцелярских шкафов. Каждое утро ее ждал новый цветочек, розочка в медной вазочке, на левом углу письменного стола из тикового дерева. Чисто, культурно, по-городскому!

Она пришла ко мне, приняла мой образ жизни, я думаю, она меня сильно любила, но в итоге ковер «от стены до стены» оказался сильнее, как врожденная болезнь, которой нет сил сопротивляться. Ну и кроме того, у нас было мало денег. Да и любовник из меня так себе, в смысле я не то что чемпион Жак, у меня нет бычьего темперамента и норковых перчаток для ее оглаживаний, от меня пахнет жареной картошкой. Короче, это не могло быть на всю жизнь. Галарно, кончай со своими иллюзиями, стань серьезным, иди-ка ты спать, завтра, завтра переговорим.