Привет, давай поговорим - [5]

На полке в кабинете стояла книжка с обложкой, очень похожей на нашу с папой любимую «Баю-баюшки, луна!». Только название на испанском. Вот бы посмотреть ее, думала я, но как объяснить, чего я хочу?

Я миллион раз видела все выпуски «Улицы Сезам», знала наизусть все мультики про испанскую девочку Дору, часами смотрела испанские каналы и неплохо научилась понимать испанский язык — главное, чтобы не сильно тараторили. Уж по крайней мере, чтобы прочесть название книжки, моего словарного запаса вполне хватило. Но доктору Гризли это не интересно.

И музыка ему не интересна. А я помнила слова и мелодии сотен песен, могла воспроизвести по памяти целую симфонию — у себя в голове.

И знала все цвета, названия всех геометрических фигур и всех животных, какие полагалось знать детям моего возраста, и еще кучу всего, чего мне знать пока не полагалось. Я легко считала в уме до тысячи и обратно. И узнавала на карточках сотни слов. Только никто об этом не подозревал.

А этот доктор Гризли и за тысячу лет, даже в самом распрекрасном медицинском колледже, не научился бы меня понимать. Поэтому я сделала «умственно отсталое» лицо и стала вспоминать, как прошлым летом мама водила меня в зоопарк. Слоны там были классные, но воняло от них ужасно! Доктор, кстати, чем-то напомнил мне одного из них. Ни он, ни мама не поняли, чему я улыбаюсь. Приговора мы ждали в приемной. Доктор Гризли не долго раздумывал, и скоро нас пригласили обратно в кабинет.

Почти все взрослые почему-то считают, что я плохо слышу. Говорят обо мне прямо при мне, будто я пустое место: чего стесняться недоразвитой? Зато сколько всего интересного узнаешь! Но доктор Гризли вообще всех переплюнул. Он даже не пытался деликатничать и совершенно без подготовки вывалил на маму все гадости, какие только мог придумать. Ей, наверное, показалось, что ее переехал грузовик.

— Миссис Брукс… — доктор Гризли прочистил горло, — у вашей дочери Мелоди — крайняя степень умственной отсталости, вызванная обширным повреждением мозга.

М-да, несмотря на свои пять лет, я сразу поняла, что дела мои плохи: в благотворительных телемарафонах такие слова звучали не раз. Стало трудно дышать.

Мама вздрогнула и целую минуту не могла ничего сказать. Наконец, выдохнув, она нерешительно заговорила:

— Но я точно знаю, что она умная девочка. Это же видно по глазам.

— Вам так кажется, потому что вы мать, вы ее любите. Человеку свойственно приукрашивать. — Доктор Гризли был сама любезность.

— А я вам говорю, что она все понимает. Более того, она умнее многих других детей. Я уверена в этом.

— Конечно, нелегко сразу принять, что ваш ребенок не такой, как все. На это требуется время. У нее церебральный паралич, миссис Брукс.

— Я знаю ее диагноз, — ледяным голосом ответила мама. — Но человек не сводится к строчке в медицинской карте.

Отлично, мамочка, ты ему показала!

Но мамина уверенность таяла на глазах, сменяясь беспомощностью.

— Она смеется над шутками ровно там, где надо смеяться, — закончила мама почти неслышно. Этот аргумент показался малоубедительным даже мне, но я понимала маму: а как еще объяснишь, что у человека с мозгами все в порядке?

Доктор Гризли посмотрел на меня, покачал головой.

— Вам еще повезло, что она способна смеяться и улыбаться. Но она никогда не сможет самостоятельно есть, передвигаться, не произнесет ни единой фразы. Не сможет себя обслуживать. Максимум, чему она научится, — понимать простые просьбы. Смиритесь, и это избавит вашу семью от множества проблем в будущем.

Да уж, яснее не скажешь!

Вообще-то мама почти не плачет, но тут ее как прорвало. Она рыдала и не могла остановиться. Обо мне забыли: мама давилась слезами и хлюпала носом, а доктор подсовывал ей бумажные салфетки и бормотал что-то утешительное.

В конце концов он сказал:

— У вас с мужем два варианта. Вы можете оставить все как есть, пусть девочка живет дома. А можете отдать ее в специализированный интернат для детей с задержкой умственного развития. Правда, у нас поблизости подобных заведений нет.

Интересно, кто выдумывает все эти «необидные» слова для обозначения таких детей, как я?

В ответ мама только сдавленно пискнула. А доктор Гризли продолжал ее добивать:

— А еще вы можете определить Мелоди в психиатрическую клинику. Там за ней будут хорошо присматривать. — Он достал из ящика стола яркую брошюру с улыбающимся мальчиком в инвалидной коляске на обложке и сунул маме в руки.

Я вздрогнула.

— Вот смотрите: Мелоди сейчас… э-э… пять лет. В таком возрасте дети отлично адаптируются к новым условиям и среде. Зачем вам с мужем лишние проблемы. Вы будете спокойно жить дальше, а она быстро о вас забудет.

Я с ужасом смотрела на маму. Я не хотела, чтобы родители от меня избавлялись. Разве я для них такая обуза? Никогда не думала об этом раньше. А вдруг и правда обуза? Горло сжал спазм. Руки и ноги в одно мгновение стали ледяными.

Мама не смотрела на меня. Глядя прямо в глаза доктору Гризли, она яростно скомкала глянцевую брошюру. Поднялась с кресла.

— Послушайте, доктор! Никогда и ничто — слышите? никогда и ничто не заставит меня отправить Мелоди в лечебницу!

Я на секунду зажмурилась. Неужели моя мама умеет