Привенчанная цесаревна. Анна Петровна - [32]
— Почему же, я тоже интересуюсь туалетами и трачу время на причёску, особенно для ассамблей.
— О, это видно по безукоризненному вкусу ваших платьев, ваше высочество. Я снова позволяю себе дерзость судить как художник.
— Дерзость? Я вам её разрешаю.
— Но занимаясь необходимым туалетом, вы думаете совсем о другом. Или я не прав, принцесса? Я узнал, что вы увлекаетесь театром и сами пишете пьесы.
— Оказывается, наш двор — это двор сплетен.
— Приятных сплетен, ваше высочество. Если бы мне посчастливилось увидеть хоть один спектакль вашего театра!
— Вы серьёзно этого хотите? Хотя это естественное любопытство путешественника. Вам это понадобится, чтобы потом описывать свои впечатления, не правда ли?
— И да, и нет, ваше высочество. Описание, книги — всё это дело достаточно далёкого будущего. Я думаю сейчас не о них — только о том чуде, которое открывается моим глазам.
— О, Де Брюин, давайте продолжим московское чудо и всё-таки пройдёмся по моему дворцу, который я обещала вам показать. Надеюсь, он тоже вас не разочарует.
— Но этому дворцу нет конца!
— Зависит от того, что считать концом, Де Брюин. В нём по 120 комнат на каждом этаже.
— И целых три этажа!
— Нет, нет, всего два на каменном, как у нас говорят, подклете, или основании. То, что вы называете третьим этажом, имеет совершенно особое назначение — любоваться Москвой. Оденьте же шубу, и мы выйдем на открытое гульбище. Кроме него, здесь только маленькие помещеньица — чердаки и переходы — сени.
— Боже, но так наверняка чувствуют себя птицы, взмывая над землёй. Это восхитительное, ни с чем не сравнимое ощущение. И вот там вдали с этими золотыми главками...
— Москва, де Брюин. Там Москва. Но ветер может нас снести отсюда. Давайте спрячемся в сенях.
— О, позвольте, ваше высочество, мне ещё немного задержаться. Я должен сохранить в памяти это впечатление. А вон там внизу, за рекой, эти бескрайние поля.
— Они не бескрайние и они относятся к увеселительной усадьбе фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева. Если бы вы знали, как они хороши весной и летом.
— Это нетрудно себе представить.
— Пойдёмте, пойдёмте, Де Брюин. Вы непривычны к нашим морозам и ветрам. Я не хочу стать причиной вашего нездоровья.
— Ваше высочество, я подчиняюсь вашему приказу. Но, ваше высочество, я хочу молить вас об одной величайшей милости. Мне бы так хотелось нарисовать общий вид Москвы. Без него все мои словесные рассказы не будут иметь смысла. И здесь, я убеждён, лучшее место для художника.
— Так в чём же дело? Я буду только рада, если вы станете сюда приезжать — при мне или без меня. Я отдам приказ прислуге в любое время пускать вас и выполнять каждое ваше желание.
— И, может быть, я получу тем самым возможность видеть вас, ваше высочество.
— Может быть.
Дорога и впрямь недалёкая. Оглянуться не успели — уже в ворота каменные возок въезжает. Измайлово... Перед ними то ли речка, то ли ров крепостной. Собор огромный. Пятиглавый. Другие церкви поменьше. Кругом лес стеной. Заснеженный. Сине-белый. Господи, неужели олени? Олени и есть. На опушке остановились. Воздух ноздрями тянут.
— Чему удивились, господин художник? Тут в лесу зверья всякого полно. От деда-прадеда государева ведётся: зверинец.
— Для охоты царской?
— Зачем? Можно и для охоты. Только государям московским надобно, чтобы побольше разного зверья да птицы в московских угодьях развелось. Откуда только послы иноземные их сюда не привозили. Даже из тёплых земель. Ничего, приживаются. Вот мы и на месте. Сейчас слуги всю вашу кладь в покои заберут.
Покои низенькие. Тёмные. На полу красное сукно. Пороги высокие. Без привычки как есть зацепишься. От печей жаром пышет. Кафельки все голландские. Весёлые.
Вошла в комнату женщина. Немолодая. Высокая. Полная. Глаза тёмные. В причёске жемчуга крупные заделаны. На плечах накидка соболевал. Слов не надо, царственная особа.
Меншиков до полу поклонился. Быстро-быстро говорить стал. Государя поминать. Женщина согласно кивнула. Руку протягивает — для поцелуя.
— Рада знакомству, господин Де Брюин. От государя много о тебе добрых слов слышала. Гостем будешь.
— Бесконечно признателен за благожелательный приём...
Меншиков с голландского на русский быстро-быстро переводит. Наверно, что-то и от себя говорит. Царица Прасковья улыбнулась:
— Без фриштыка тебя Меншиков к нам привёз. Не годится так, сударь.
— О, еда это после работы.
— Нет уж, голубчик, в чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Девица вошла. Поднос в руках. На подносе чарка водки, оковалок буженины, огурчики солёные.
— Закуси, голубчик. Хозяйке всегда радость, когда гость до конца всё ест, на затравку не оставляет.
Меншиков согласно кивает: надо есть. И при царице. Еле с собой справился, да ещё стоя. Девица так и застыла с подносом. Всё съел — в пояс поклонилась, вышла.
— Вот теперь не грех тебе, господин живописец, и за работу приняться. Пойдём-ка в другую палату. Там моих дочек и увидишь.
Вошли — на лавках три красавицы. Не стесняются. Глаз не опускают. На поклон улыбнулись. Ручки для поцелуя протянули. Таких писать — одна радость. Спросили, как Москва — по душе ли пришлась. Морозы не докучают ли. Маленькие, а этикет знают. И красота у них разная. Старшая и младшая смуглянки, средняя — белокурая с васильковыми глазами, кожа белая-белая, глаз не оторвёшь.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева-Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.
«Человек, который ел смерть. 1793» Борислава Пекича (1930–1992). Перевод литературоведа и журналиста Василия Соколова, его же — краткий очерк жизни и творчества сербского автора. Это рассказ из времен Великой французской революции и Террора. Мелкий служащий Дворца правосудия, в чьи обязанности входило выписывать «направление» на гильотинирование, сначала по оплошности, а потом сознательно стал съедать по одному приговору в день…
Италия — не то, чем она кажется. Её новейшая история полна неожиданных загадок. Что Джузеппе Гарибальди делал в Таганроге? Какое отношение Бенито Муссолини имеет к расписанию поездов? Почему Сильвио Берлускони похож на пылесос? Сколько комиссаров Каттани было в реальности? И зачем дон Корлеоне пытался уронить Пизанскую башню? Трагикомический детектив, который написала сама жизнь. Книга, от которой невозможно отказаться.
Книги живущего в Израиле прозаика Давида Маркиша известны по всему миру. В центре предлагаемого читателю исторического романа, впервые изданного в России, — евреи из ближайшего окружения Петра Первого…
В сборник «Победители сильных» вошли две исторические повести Л. Ф. Воронковой: «След огненной жизни» и «Мессенские войны», и одна — П. В. Соловьевой: «Победители сильных». «След огненной жизни» — повесть о возникновении могущественной Персидской державы, о судьбе ее основателя, царя Кира. «Победители сильных» — история о том, как могущество персов было уничтожено греками. В повести «Мессенские войны» рассказывается о войнах между греческими племенами, о том, как маленький эллинский народ боролся за свою независимость.
Полифонический роман — вариация на тему Евангелий.Жизнь Иисуса глазами и голосами людей, окружавших Его, и словами Его собственного запретного дневника.На обложке: картина Matei Apostolescu «Exit 13».
В центре произведения один из активных участников декабристского движения в России начала девятнадцатого века Иван Сухинов. Выходец из простой украинской семьи, он поднялся до уровня сынов народа, стремящихся к радикальному преобразованию общества социального неравенства и угнетения. Автор показывает созревание революционных взглядов Сухинова и его борьбу с царским самодержавием, которая не прекратилась с поражением декабристов, продолжалась и в далекой Сибири на каторге до последних дней героя.