Привенчанная цесаревна. Анна Петровна - [127]
Очень их государь за богатство такое уважал. Чего только за него не разрешал — строить города где пожелают, войско своё иметь.
С народами сибирскими воевать без царского ведома. С азиатскими — торговать. А суд над Строгановыми один-единственный — царский. Да и то сказать, по карте посмотреть, дух захватывает: до самого до Тихого океана, Александр Григорьевич сказывал, дела свои ведут без помехи всякой. А ведь начинали всего-то с Пермских да Двинских земель.
Родитель Александра Григорьевича широкой рукой дарил государя деньгами как понадобятся. Возврата не ждал и не требовал. Зато государь его привилегиями всяческими дарил. Государь хвалил Строгановых, что снарядили ему во время войны Северной два военных фрегата. Шутка ли! Спросила как-то Александра Григорьевича, многими ли душами владеет. Усмехнулся только. Мы, мол, по батюшкиной кончине не делилися. Так скопом и хозяйствует. Способнее выходит. А на всё наше семейство душ тысяч под сто наберётся — кто ж их толком считал!
В Москве свою часть города имеют — в Котельниках. Герцогу довелось там в гостях побывать. Сказывал, дом богатейший, в итальянском манере, европейским государям по богатству не уступит.
Уж на что государь батюшка строг был в отношении обычаев древних — никаких не допускал, а уж о платье и говорить нечего. Только родительнице Александра Григорьевича, по её желанию, разрешил платье русское носить да ещё и церковь домовую иметь. Будто бы по нездоровью. А на куртагах поглядишь, так и пышет жаром родительница. Пышная. Румяная. Танцевать не танцует, а русского при государыне родительнице так сплясала, молодым позавидовать.
Александру Григорьевичу отцовский дом в Котельниках достался, сёла Овсянниково и Влахернское, да ещё от себя прикупил двор в Замоскворечье, в приходе Климента папы Римского. У братца Сергея Григорьевича дом в Китай-городе, у младшего Николая — загородный, у Донского монастыря.
А картины какие у Александра Григорьевича! Все стены увешаны. Сам говорил, до двухсот наберётся. Иван Никитич сказывал, что Александр Григорьевич изо всей нашей фамилии ему персоны государя, государыни родительницы и мой заказал. В горностаях. С короной бриллиантовой. При матушке его не снимал. И при новом императоре оставил. В кабинете своём...
Последний месяц тяжело дохаживала. С утра, покуда лица льдом не натрёт, в зеркало глядеть боялась: глаза заплыли, под глазами круги чёрные. Как у батюшки перед кончиной. Ввечеру ноги толще колод: ни согнуть, ни шагу ступить. Сердце иной раз так прихватит: круги кругом плыть начинают.
Герцогу не говорила. Зачем? Недугов не терпел. Соболезновать не умел. У него одна песня: все рожают, и ты родишь — невелико чудо. У Маврушки иной сказ. Потерпи, мол, государыня цесаревна. Вон матушка твоя что ни год рожала, никто и замечать не успевал. Разве что очередным похоронам дивились: откуда, мол, дитё-то это. Не случайно государь Пётр Алексеевич и скорбного платья государыне носить не разрешал. Иначе не поймёшь, где родинные пироги, где поминальная кутья: будто иных дел во дворце нету. Не помнишь разве, Анна Петровна?
Верила Маврушке. И не верила. Иной раз взгляд её исподтишка ловила озабоченный, опасливый. Значит, в душе иначе думала. Проста-проста, а всего никогда не выложит. Письма заставляла Лизаньке весёлые писать. Про куртаги да ассамблеи. Ты, мол, государыня цесаревна, не утруждайся, только строчку-другую своей рукой допиши, а Лизавете Петровне какая радость.
Знает, никогда танцев не любила — это Лизанькино дело. На щеголих и модниц не глядела: на то и портные мастера, чтобы туалеты изготавливать. Примерками скучала. Досадовала, что стоять подолгу приходится.
Один раз не удержалась. Спросила Маврушку: к чему веселье это? Вот разродится, тогда, может быть... Руками замахала: да что ты, цесаревна, как можно! Они там в Петербурге только и ждут от тебя вестей горестных. Им это в масть, а ты подыгрывать станешь. Лизавета Петровна сама обо всём догадается, а окромя неё, сколько народу каждое словечко перечитает, обговорит.
Ещё подождала. Видно, скрепя сердце прибавила: пусть и Лизавета Петровна тоже. Что, спрашиваю, тоже? Замялась: не радуется. Радоваться-то чему? Пожала плечами: государыня цесаревна, нешто сама не знаешь, как по душе ей твой герцог пришёлся. Отмахнулась было. А Маврушка своё: завидовала сестрица тебе, Анна Петровна. Может, и не хотела, а дело бабье — завидовала.
Тут только до конца поняла: открыться некому. Не было в жизни такого человека. Всё чаще крёстную[24] вспоминала. Мала была, куда как мала, чтобы всё уразуметь. Сердцем одним чувствовала: любила её государыня царевна. Больше всех любила.
Последние её дни от царевниной постели не отходила. Надеялась: не будет спать — не уйдёт крёстная. Нипочём не уйдёт. За руку держала. Рука день ото дня легче становилась. К голове её тянулась — благословить.
О девятом патриархе рассказывала долго-долго. Кире Иоакиме. Крёстном своём. Икону Всех Скорбящих Радости поминала. Патриарху Богородица в виде таком явилась, когда просил сестре своей ноги вернуть: с детства обезножила — с постели не поднималася.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева-Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.
Имя русского романиста Евгения Андреевича Салиаса де Турнемир (1840–1908), известного современникам как граф Салиас, было забыто на долгие послеоктябрьские годы. Мастер остросюжетного историко-авантюрного повествования, отразивший в своем творчестве бурный XVIII век, он внес в историческую беллетристику собственное понимание событий. Основанные на неофициальных источниках, на знании семейных архивов и преданий, его произведения – это соприкосновение с подлинной, живой жизнью.Роман «Петербургское действо», окончание которого публикуется в данном томе, раскрывает всю подноготную гвардейского заговора 1762 года, возведшего на престол Екатерину II.
Александр Петрович Павлов – русский писатель, теперь незаслуженно забытый, из-под пера которого на рубеже XIX и XX вв. вышло немало захватывающих исторических романов, которые по нынешним временам смело можно отнести к жанру авантюрных. Среди них «Наперекор судьбе», «В сетях властолюбцев», «Торжество любви», «Под сенью короны» и другие.В данном томе представлен роман «У ступеней трона», в котором разворачиваются события, происшедшие за короткий период правления Россией регентши Анны Леопольдовны, племянницы Анны Иоанновны.
Имени англоязычного писателя М. Кроуна не удалось отыскать ни в «Британской энциклопедии», ни в пятитомной «Истории английской литературы», ни даже в Библиотеке конгресса США. Единственный литератор – однофамилец автора, англичанин John Crowne (1641–1712), такого произведения не писал. В связи с этим стоит сказать несколько слов об издателе этой книги, вышедшей в 1879 г. Михаил Николаевич Воронов (1851—?) – редактор и издатель журнала «Изумруд», представлявшего собой сборник переводных романов, путешествий и рассказов большей частью второстепенных писателей; издавался в Москве, 6 раз в год, с 1878 по 1882 г.
Действие исторического романа итальянской писательницы разворачивается во второй половине XV века. В центре книги образ герцога Миланского, одного из последних правителей выдающейся династии Сфорца. Рассказывая историю стремительного восхождения и столь же стремительного падения герцога Лудовико, писательница придерживается строгой историчности в изложении событий и в то же время облекает свое повествование в занимательно-беллетристическую форму.
Граф Алексей Орлов прежде всего известен тем, что он был одним из главных организаторов дворцового переворота, который привел на престол Екатерину II. Вскоре после этого ее муж Петр III был убит при непосредственном участии Алексея Орлова, так что многие обвиняли последнего в цареубийстве. В мемуарах графа Алексея Григорьевича Орлова, записанных его секретарем, излагается собственная версия этих событий; кроме того, рассказывается о многих других деяниях автора мемуаров – о похищении «княжны Таракановой», претендующей на русский престол, о войне с турками на Средиземном море, о любовных историях графа и его жизни в Москве, подлинным хозяином которой он был на рубеже XVIII–XIX веков.
1814 год. Звезда Наполеона Бонапарта, кажется, окончательно закатывается, и вся Англия с нетерпением ждёт известий о мире. Именно в этот момент в небольшом посёлке на границе Англии и Шотландии появляется неизвестный человек, француз по национальности, обладающий немалой суммой денег и, видимо, стремящийся скрыть какие-то тайны своего прошлого…