Привенчанная цесаревна. Анна Петровна - [109]
— Ну, головы-то Вилиму Ивановичу, уж как бы хороша ни была, не приставишь.
— Господи, Маврушка! Да будет тебе страсти-то все эти поминать. Было — прошло.
— Известно, прошло. Сам Вилим Иванович в общей скудельнице...
— Вынут его оттуда, вынут! Уже объявлено, что похороны самые торжественные состоятся.
— Из скудельницы, известно, кого-нибудь раздостать — не велик труд, а вот голову из Кунсткамеры...
— Маврушка, сколько раз повторять!
— Не сердись, не сердись, Елизавета Петровна. Вон гляди, как наша старшая цесаревна задумалась. С чего бы?
— И впрямь, Аннушка, о чём это ты?
— О превратностях жизни человеческой, да на что тебе это, сестрица. Ты и без этих мыслей проживёшь.
— И в голове не держи, проживу. Я уж у государыни родительницы выпросила, чтобы Егора Столетова ко мне в штат назначить.
— Егора? Того, что для Вилима Ивановича письма любовные сочинял, а тот за свои собственные выдавал? Так его же кнутом, беднягу, били и в Рогервик на каторжные работы сослали.
— Э, Рогервик там — не Бог весть какой дальний край. Вернуть сочинителя нашего оттудова ровным счётом ничего не стоит. Уже и нарочный выслан.
— Ишь, как обернулась ты быстро, сестрица.
— А чего ждать? Ещё, не приведи, не дай, Господи, какую новую вину для человека удумают. Под моим крылом ему надёжней будет.
— А о шуте Балакиреве не похлопотала, Елизавета Петровна?
— Да полно тебе, Маврушка! Шут-то мне на что нужен. Сочинять я и сама пробую. Глядишь, чему у Столетова-то и поднаучусь.
— И то правда, ему меньше других досталося от государя. Всего-то навсего батоги да ссылка на три года в Рогервик.
— Вот и прихватила бы, цесаревна, бедолагу. Что тебе стоит! А государыня императрица на радостях всё разрешит.
— Семейство какое Монсов странное — никогда для фамилии нашей полезным не было. Поначалу всё лучше некуда, зато потом...
— О чём ты, Аннушка?
— Сама посуди, сестрица, каково Матрёне ото всех этих перипетий — что с сестрицей, что с братцем.
— Ой, нашла кого жалеть! Да твоя Матрёна Ивановна уже статс-дамой к государыне императрице назначена и семейство её всё, все Балки, ко двору взяты. Ведь случайные же люди...
— Какие же случайные, Лизанька? Вовсе нет. Прадед ихний, майор шведской службы, в войска дедушки нашего, государя Алексея Михайловича ещё когда перешёл и помер перед тем, как государю батюшке в Великое посольство ехать. С двадцати четырёх лет в нашей армии служил. И сын его Фёдор Николаевич здесь остался, генерал-поручиком стал, орден Александра Невского получил и, как знак особого благоволения государя батюшки, его портрет, бриллиантами осыпанный. Не всем государь батюшка такие награды жаловал.
— Чтой-то фамилия у них будто бы иная была, коли память мне не изменяет.
— Тебе, Маврушка, николи ещё память не изменяла. Первого майора звали Балкеном, а внука уже Балком. Тоже до орденов всяких дослужился, чин генерал-поручика получил, а по первой жене к шведскому имени русское присоединил. Вот и стали они Балк-Полевы.
— И откуда у тебя подробности такие, Аннушка? Будто специально семейством ихним интересовалась.
— Не семейством. Покойный государь батюшка про учебные полки рассказывал и про то, сколько пользы от Балк-Полева было.
— А ты всё и слушала? И от скуки не заснула? Господи, мученица ты наша!
— Вовсе нет, Лизанька, мне интересно было. Когда государь батюшка из Великого посольства вернулся, Николай Николаевич Балк стал вместе с другими офицерами готовить учебные солдатские полки. Один — в темно-красных кафтанах, другой — в тёмно-зелёных. Вот с тёмно-зелёными он и занимался перед самым началом Северной войны. Из них-то и образовались тысячные солдатские полки, которыми позже генерал Вейде в составе своей дивизии командовал.
— Господи, спаси и помилуй! Да ты, сестрица, скучнее голштинцев твоих рассуждаешь. Голштинцы твои тебя, поди, разинув рты слушали.
— А им про то слушать незачем. Это дела российской армии.
— Ну, а коли ты с герцогом Карлом обвенчаешься, тогда всё ему рассказать сможешь.
— Не смогу и не стану, Лизанька. Супруг супругом, а наша держава всегда мне ближе и дороже останется. Да ты хоть раз послушай, Лизанька. Увидишь, как оно всё любопытно складывается. Точно не помню, но, кажется, государь батюшка говорил, что в 1700 году Балк собственный полк организовал и им же под Нарвой командовал, а позже в Ингерманландии и в Эстляндии. А ты толкуешь, случайные люди? Нельзя так, сестрица, не разобравшись, людей судить.
— Ну, чистый государь батюшка, правда, Маврушка?
— Да хватит тебе, Лизанька, я только сейчас к самому интересному подошла. Сынок Балка, Фёдор Николаевич, как и отец, получил в командование самостоятельный полк. Где только не воевал: и под Нарвой, и под Полтавой, и в Померании, и Штеттин штурмовал, и с флотом в Стокгольмскую сторону в 1719 году ходил.
— А всё равно никто бы так его отличать не стал, кабы не изловчился наш герой на Матрёне Монсовой жениться. Вот уж тут ему счастье-то и привалило.
— Не удержалась, Маврушка!
— А чего удерживаться, когда чуть-чуть генералу вашему головы вместе с Монсом не отрубили. Вот тебе и заслуги, государыня.
Гоголь дал зарок, что приедет в Москву только будучи знаменитым. Так и случилось. Эта странная, мистическая любовь писателя и города продолжалась до самой смерти Николая Васильевича. Но как мало мы знаем о Москве Гоголя, о людях, с которыми он здесь встречался, о местах, где любил прогуливаться... О том, как его боготворила московская публика, которая несла гроб с телом семь верст на своих плечах до университетской церкви, где его будут отпевать. И о единственной женщине, по-настоящему любившей Гоголя, о женщине, которая так и не смогла пережить смерть великого русского писателя.
Сторожи – древнее название монастырей, что стояли на охране земель Руси. Сторожа – это не только средоточение веры, но и оплот средневекового образования, организатор торговли и ремесел.О двадцати четырех монастырях Москвы, одни из которых безвозвратно утеряны, а другие стоят и поныне – новая книга историка и искусствоведа, известного писателя Нины Молевой.
Дворянские гнезда – их, кажется, невозможно себе представить в современном бурлящем жизнью мегаполисе. Уют небольших, каждая на свой вкус обставленных комнат. Дружеские беседы за чайным столом. Тепло семейных вечеров, согретых человеческими чувствами – не страстями очередных телесериалов. Музицирование – собственное (без музыкальных колонок!). Ночи за книгами, не перелистанными – пережитыми. Конечно же, время для них прошло, но… Но не прошла наша потребность во всем том, что формировало тонкий и пронзительный искренний мир наших предшественников.
Эта книга необычна во всем. В ней совмещены научно-аргументированный каталог, биографии художников и живая история считающейся одной из лучших в Европе частных коллекций искусства XV–XVII веков, дополненной разделами Древнего Египта, Древнего Китая, Греции и Рима. В ткань повествования входят литературные портреты искусствоведов, реставраторов, художников, архитекторов, писателей, общавшихся с собранием на протяжении 150-летней истории.Заложенная в 1860-х годах художником Конторы императорских театров антрепренером И.Е.Гриневым, коллекция и по сей день пополняется его внуком – живописцем русского авангарда Элием Белютиным.
Петр I Зураба Церетели, скандальный памятник «Дети – жертвы пороков взрослых» Михаила Шемякина, «отдыхающий» Шаляпин… Москва меняется каждую минуту. Появляются новые памятники, захватывающие лучшие и ответственнейшие точки Москвы. Решение об их установке принимает Комиссия по монументальному искусству, членом которой является автор книги искусствовед и историк Нина Молева. Количество предложений, поступающих в Комиссию, таково, что Москва вполне могла бы рассчитывать ежегодно на установку 50 памятников.
Книга «Ошибка канцлера» посвящена интересным фактам из жизни выдающегося русского дипломата XVIII века Александра Петровича Бестужева-Рюмина. Его судьба – незаурядного государственного деятеля и ловкого царедворца, химика (вошел в мировую фармакопею) и знатока искусств – неожиданно переплелась с историей единственного в своем роде архитектурногопамятника Москвы – Климентовской церковью, построенной крестником Петра I.Многие факты истории впервые становятся достоянием читателя.Автор книги – Нина Михайловна Молева, историк, искусствовед – хорошо известна широкому кругу читателей по многим прекрасным книгам, посвященным истории России.
«Человек, который ел смерть. 1793» Борислава Пекича (1930–1992). Перевод литературоведа и журналиста Василия Соколова, его же — краткий очерк жизни и творчества сербского автора. Это рассказ из времен Великой французской революции и Террора. Мелкий служащий Дворца правосудия, в чьи обязанности входило выписывать «направление» на гильотинирование, сначала по оплошности, а потом сознательно стал съедать по одному приговору в день…
Италия — не то, чем она кажется. Её новейшая история полна неожиданных загадок. Что Джузеппе Гарибальди делал в Таганроге? Какое отношение Бенито Муссолини имеет к расписанию поездов? Почему Сильвио Берлускони похож на пылесос? Сколько комиссаров Каттани было в реальности? И зачем дон Корлеоне пытался уронить Пизанскую башню? Трагикомический детектив, который написала сама жизнь. Книга, от которой невозможно отказаться.
Книги живущего в Израиле прозаика Давида Маркиша известны по всему миру. В центре предлагаемого читателю исторического романа, впервые изданного в России, — евреи из ближайшего окружения Петра Первого…
В сборник «Победители сильных» вошли две исторические повести Л. Ф. Воронковой: «След огненной жизни» и «Мессенские войны», и одна — П. В. Соловьевой: «Победители сильных». «След огненной жизни» — повесть о возникновении могущественной Персидской державы, о судьбе ее основателя, царя Кира. «Победители сильных» — история о том, как могущество персов было уничтожено греками. В повести «Мессенские войны» рассказывается о войнах между греческими племенами, о том, как маленький эллинский народ боролся за свою независимость.
Полифонический роман — вариация на тему Евангелий.Жизнь Иисуса глазами и голосами людей, окружавших Его, и словами Его собственного запретного дневника.На обложке: картина Matei Apostolescu «Exit 13».
В центре произведения один из активных участников декабристского движения в России начала девятнадцатого века Иван Сухинов. Выходец из простой украинской семьи, он поднялся до уровня сынов народа, стремящихся к радикальному преобразованию общества социального неравенства и угнетения. Автор показывает созревание революционных взглядов Сухинова и его борьбу с царским самодержавием, которая не прекратилась с поражением декабристов, продолжалась и в далекой Сибири на каторге до последних дней героя.