Привал на Эльбе - [7]

— Так лучше, — прошептал Элвадзе. Он надел немецкую каску на казака Гульчевского и приказал ему маячить возле хаты. А сам с Михаилом заглянул в окно. Подошел Костюшка. Он расстегнул патронташ убитого часового, положил патроны за пазуху, взял немецкий автомат и встал рядом с Михаилом, смотревшим в окно.

В избе мигали немецкие светильники. Офицер с черным крестом на груди, заложив руки за спину, расхаживал по комнате, что-то напевая. Другой офицер сидел за столом, подперев голову руками. В глубине комнаты на сундуке сидела девушка. Лицо ее было тускло. Она, не отрываясь, следила за немцем с крестом. Офицер подошел к ней, обнял ее. Девушка отшатнулась. Немец схватил ее за руки…

Костюшка задрожал от горя и страха. Ему так жалко было сестру, что он, забыв про опасность, зашептал:

— Стреляйте, это Вера, сестра.

— Тихо, — Элвадзе зажал ему рот рукой.

У Михаила сжались кулаки, когда он увидел, как девушка изо всех сил отбивалась от офицера. Она вырвалась и ударила насильника по носу. Офицер закрыл рукой лицо. Сквозь пальцы закапала кровь. Доставая платок из кармана, он ногой ударил девушку. Вера упала. Гитлеровец выхватил пистолет. Вера закрыла глаза от ужаса и закричала…

Элвадзе вихрем ворвался в избу. За ним бросились Михаил и все остальные казаки. Вбежал и Костюшка. Он кинулся к сестре, схватил ее за руку.

Офицер выстрелил. Один казак упал. Элвадзе ударом приклада убил офицера, не успевшего выстрелить еще раз; второго ударил в висок Михаил.

Из-за тканевой занавески выглянул третий офицер. Он быстро юркнул назад, шмыгнул в окно. Зазвенели стекла. Михаил рванулся к окну, но схватить немца не успел. На улице раздался выстрел. Гульчевский промазал.

Ветер ворвался в хату. Коптилка погасла. Казаки рванулись к двери.

— Без паники, за мной, — тихо предупредил Элвадзе и побежал к школе.

Там уже действовал Пермяков с казаками. В окна школы полетели гранаты. Немцы выбегали на улицу. Не видя в темноте русских, они стреляли куда попало. Танкисты бежали к машинам и падали от пуль. Автоматы уже трещали на обоих концах села. Там начали биться с врагом другие эскадроны.

Михаил все еще возился в хате, в том углу, где сидели офицеры. В темноте он нащупал шинель, под которой на толстом крючке висела полевая сумка. В окно вдруг ударил луч света. Это пронесся танк, подожженный казаками. Машина остановилась напротив хаты. Танкист выпрыгнул из люка. По улице пронеслись конники. Пулеметные и винтовочные выстрелы сливались, и в темноте трудно было понять, где свои и где гитлеровцы.

Михаил засунул полевую сумку за пазуху и рванулся к двери.

— Не оставляйте меня, — умоляюще прошептала девушка.

Казак растерялся. Оставить девушку — фашисты убьют ее. Взять с собой — куда, в бой? Михаил схватил ее за руку и выбежал с ней во двор. Они быстро пронеслись через сад, огород, спустились к реке. В кустах кто-то заворочался. «Прочесать или нет?» — мелькнула мысль у Михаила.

— Ложись! — сказал он Вере, примостился в ложбине и приготовился стрелять. Его охватила тревога: «А кто в кустах — немцы или свои? Может, женщины плачут?»

В селе стало тише, выстрелы раздавались реже. На западной стороне послышался гул машин. Немецкие броневики пришли на подмогу. Кавалеристы, выполнив задание, уносились из села. Михаилу казалось, что немецкие машины вот-вот оцепят село и тогда уже не вырваться отсюда. Он молча кивнул девушке и, осторожно раздвигая кусты, пошел с ней по топкому берегу реки. Вера, пройдя метров сто, прошептала:

— Постойте, что же будет с матерью и братом? Убьют их. Я не пойду.

— Может, их не убьют. А вас наверняка уничтожат за офицеров. Идемте.

— Пусть я лучше вместе с ними умру, — заплакала девушка. — Не пойду.

— Перестаньте, — строго прошептал Михаил и рукавом шинели вытер пот с лица. — Отстали, черт возьми! Надо выбираться. Пошли. Вам нельзя оставаться у немцев.

— Я понимаю, но что с ними будет? — в отчаянии шептала Вера. — И мы выберемся ли живыми?

— Трудно сказать… Слышите, пушки забухали.

В небо взлетали осветительные ракеты. В холодном воздухе рвались мины, снаряды.

4

На востоке протянулась красная дорожка. Небосклон бледнел, звезды гасли. Над речкой, журчавшей между низкими кустарниками, клубился предутренний туман. Пермяков, Элвадзе с бойцами бежали из села к роще, где стояли лошади. Добравшись до низких тальников, они остановились. Пермяков стал подсчитывать ряды. Многих недосчитался, в том числе и Елизарова.

Немцы, примчавшиеся на выручку в село, прочесали все дворы. Артиллеристы и минометчики приспособились на восточной окраине и вслепую жгли порох. Через головы удаляющихся казаков с воем и визгом проносились снаряды, гулко разрываясь в глухом сыром лесу. Застучали тяжелые пулеметы. От Шатрищ протянулись дуги трассирующих пуль. Казаки залегли в лощинке, и, когда утихла стрельба, они благополучно добрались до коней. Пермяков еще раз уточнил, кто из казаков не вернулся, где и при каких обстоятельствах отстал. Элвадзе подробно рассказал о храбрости Елизарова и тяжело вздохнул под конец.

— Убит, иначе он прибежал бы, местность знает, второй раз уже здесь.

В лесу было холодно. С севера плыл студеный ветер, изредка срывал сухие листья с деревьев. Закапал дождь. Крупные капли со звоном падали на каски. Пермяков, Элвадзе сели под старый ветвистый дуб, решили еще подождать немного, но напрасно. Никто не прибыл. Казаки подтянули подпруги, сели на коней и, мокрые и продрогшие, поехали в обратный путь.