Притчи - [47]

— Нет никого умнее Бога, — сказал червь.

Курица, услыхав это слово опять, неожиданно клюнула туда, где, как ей показалось, была нора червя, и промахнулась где-то на полдюйма.

— А! Я надеялась, что поймаю тебя, — воскликнула она, — ибо ты заслуживаешь смерти просто потому, что болтаешь всякую ерунду.

— Не моя смерть близка, но ваша, — молвил червь, — ибо мистер Стайлз только что выбрался из своего сарайчика и сейчас вас убьет.

Червь был прав. Мистер Стайлз незаметно подкрался, в тот же миг схватил слепую курицу и, ударив ее о сапог, вышиб из нее дух.

Земляной червь скрылся во прахе.

Мистер Таппер и дерево

Всякий раз, прогуливаясь по шелтонским полям, мистер Таппер рассказывал зеленому кустарнику о своих неприятностях. Но тот отвечал ему со всей любезностью, что он всего лишь заросли тощих кустов, редких и почти стелящихся по земле, и хотя в нем любят устраивать свои гнезда мелкие пичуги, ему никогда не подняться до мудрости старого ясеня, растущего рядом с пустошью.

Это мудрое дерево, объясняли кусты, даже старше дубов, которые по сравнению с ним — дети возрастом менее столетия. Ясень повидал много разного под своими ветвями. Кто-то повесился, кто-то родился, а однажды под ним улегся умирать старый конь.

Был конец мая, день клонился к вечеру. Мистер Таппер пришел к ясеню, и тот, наклонив к нему свои старые ветви, заговорил скрипучим голосом, когда подул ветер.

— Ну, мистер Таппер, как с вами обращаются? — спросил он.

— Увы, увы! — отвечал мистер Таппер. — Я в печальном положении.

— Я замечал, — произнес ясень, — что вы часто выглядите расстроенным, однако когда вы приходите полежать в моей тени, к вам возвращается уверенность, и вы становитесь довольнее на вид. Быть может, вас огорчает изнурительный труд, или же ваша печаль порождена естественной завистью, которую добрый человек питает к овощам на поле, желая быть одним из них.

Хотя слова ясеня было трудновато различить, ибо это был простой скрип и посвист ветра в ветвях, мистер Таппер решил, что дерево относится к нему по-доброму и, будучи человеком, любящим поговорить в одиночестве, гуляя по полям, ответил со всею искренностью.

— Вам, должно быть, известно, — сказал он, поев хлеба с сыром, — что я работаю у мелкого фермера по имени Бридл, которого беспокоит подагра, отчего он просиживает дома. Там за ним неохотно ухаживает одна старуха, на которой мистеру Бридлу выпало несчастье жениться. Дважды день я дою семерых коров мистера Бридла, выгоняю их попастись на поле, где зимой поправляю канавы и насыпи, а летом заготавливаю сено. У мистера Бридла нет других работников и нет других полей. Я женат, как и мистер Бридл, и у меня есть сын Уильям.

Ясень тяжко вздохнул.

— Мой сын Уильям, — продолжал мистер Таппер, — вырос ябедником. Он стал хамоватым рыжим детиной, и хоть его называют моим сыном, на деле он сын одного достойного человека, который когда-то снимал комнату в моем доме. Того квартиранта тоже звали Уильям, и он был единственным человек, кроме вас, кто был когда-либо добр ко мне, — однако сейчас, увы, его уже нет на свете. Сын Уильям, к несчастью, унаследовал характер от матери. Ябедничество вознесло его высоко — ибо лишь мошенники процветают, — и Уильям стал гуртовщиком у богатого фермера Лорда. Каждый день он приносит хозяину новую сплетню, за которой следует несчастье для какого-нибудь бедного работника. Но это еще не все — Уильяму мало ябедничать своему хозяину; он наведывается и к мистеру Бридлу и наплетает много красивых историй про меня. «Отец, — говорит, — проводит большую часть времени, лежа под дуплистым ясенем на лугу». «Ах, чертов бездельник! — вопит мистер Бридл, с гримасой боли передвигая ногу. — Какая жалость, что я нанял такого мошенника». «От моего родителя и вправду мало толку», — со смешком говорит Уильям. Жена вон тоже мне слова доброго не скажет и вечно добавляет, что лучше бы я умер вместо нашего жильца.

Мистер Таппер часто вздыхал, и верхние ветви ясеня наклонялись и с состраданием смотрели на него.

Мистер Таппер чуть помолчал, а потом добавил еще грустнее:

— Человек настолько зависит от привязанности, что если не может заполучить ее естественным образом, то станет искать ее повсюду. Ночью он выйдет в поле и увидит, как кривой месяц заходит за темную тучу. Рогатый месяц внушит ему надежду, и он вообразит, что разрушение смилостивится над ним. Увы! я не тот человек, чтобы найти утешение вне дома, поэтому, когда Уильям рассказывает обо мне байки, а жена их слушает, мне совершенно бесполезно говорить с мистером Баркером или мистером Коббом. Всякий раз, когда я встречаюсь с этими двумя, которые работают у фермера Лорда, они только и обвиняют меня в том, что я привел в мир такое порочное существо, как рыжий Уильям, и я не могу подобрать слов, чтобы ответить им на их несправедливые обвинения.

— Некоторые, — прошептал ясень, ибо легкий ветерок шевельнул его ветки, — когда с ними обращаются дурно, ищут утешения у Бога.

— Я не из их числа, — грустно сказал мистер Таппер, — ибо мое воображение не может подняться на такую высоту, чтобы узнать Бога. Вообще-то я не верю в то, что любому начертано узнать Бога или как-то иметь с Ним дело. И каким благом может Он меня наделить, если я узнаю Его? Не Бог теснит меня, а мой сын Уильям, моя жена и мистер Бридл. Стоит мистеру Бридлу услышать, как я вношу в дом молоко, он вопит из гостиной, что знает, кто я таков. Но как он может, доброе дерево, знать то, чего не знаю я сам? Я ношу ту же старую одежду по будням и праздникам; я знаю свою одежду, но не знаю себя. Большинство людей хочет убежать от самих себя, но я не знаю себя достаточно, чтобы это сделать. Кто-то любит выпить пива, поболтать или повеселиться с женщинами, однако моя жена и Уильям привили мне стойкую неприязнь к этим удовольствиям. Если бы я увидел сейчас самую прелестную, не обремененную одеждой женщину, лежащую на лугу и призывающую меня, я бы предпочел прилечь рядом с коровами мистера Бридла. Когда начинаешь прислушиваться к голосу кустарника и слышишь его милое, едва слышное бормотанье, очаровываешься и восхищаешься настолько, что даже смех человеческого дитяти становится для твоих ушей волчьим завыванием.