– О, Боже...
Роб не сразу понял, что этот звук значит.
Это был сигнал, запрограммированный Хауэллом на тот случай, если суперкомпьютер найдет совпадение с тем файлом, который он обрабатывает, среди сотен тысяч других.
Не частичное совпадение.
Даже не совпадение на 99%.
Только полное, только абсолютное совпадение.
Но это же невероятно! Они знали, что представляет собой данная формула, знали, что нет никакой возможности, чтобы совпадение было полным, – по крайней мере, не на этой планете! И все-таки сигнал прозвучал.
С учащенно забившимся сердцем Роб пошел взглянуть на экран Хауэлла.
Там загорелась одна строчка. И как только Роб увидел ее, так его охватило ощущение, что это уже было, что он уже видел этот экран, это имя файла, точно в такой же обстановке когда-то раньше. Потребовалось мгновение, чтобы понять, что знакомо ему отнюдь не имя файла.
Название директории, в которой этот файл находился.
Директория «Серинус».
– Эл, – тихо позвал он. – Ну-ка иди взгляни.
Эл Калама, не вставая с кресла, перегнулся через перегородку и посмотрел на экран, от которого не мог оторваться Фил Хауэлл.
– О, Боже, – прочитав полный адрес файла, прошептал и он, бессознательно подражая Хауэллу. – Что, черт возьми, происходит?
Через полчаса им все стало ясно.
Такео Йошихара совсем не лгал, когда рассказывал, что его служащие нашли что-то похожее на жеоду, в которой находилось органическое вещество. Но теперь Роб знал то, чего не знали ни Йошихара, ни те ученые, которых он специально собрал, чтобы исследовать эту субстанцию и найти ей применение, – группа, которой он дал название «Серинус». Роб знал, откуда прибыла к нам эта сфера.
Хотя появилась она из чрева Земли, вытолкнутая наружу яростным подземным жаром, источником ее была тайна, разгадать которую удалось лишь благодаря соседству со случайным открытием Фила Хауэлла.
И внезапно Роб понял: предмет, находящийся в центре внимания проекта «Серинус», – не жеода.
Это семя.
Семя, которое залетело сюда так давно, что сроку этому нет исчисления, с планеты такой далекой, что ее не видно с Земли. Более того, с планеты, которой нет вот уже пятнадцать миллионов лет.
Семя это, несомненно, было одним из многих тысяч, может быть, миллионов семян, разосланных по вселенной. Большая часть их, тысячелетие за тысячелетием, так и мчится в холодных глубинах космоса.
Некоторые упали на звезды и мгновенно сгорели.
Еще меньшая, самая малая доля упала на планеты, при падении зарывшись глубоко в поверхностный слой. Семена дремали там, внизу, и ждали. Время от времени магма выталкивала их на поверхность, и они раскрывались.
Если условия не подходили, если химический состав атмосферы был сбалансирован неудачно, – жизнь внутри семени погибала.
Но иногда, кое-где, какое-нибудь из семян, раскрывшись, обнаруживало атмосферу, благоприятствующую его развитию, и жизнь, законсервированная внутри, начинала себя воспроизводить.
Кое-где на планетах ростки взошли, и началась эволюция.
И жизнь умершей планеты – планеты, давным-давно уничтоженной вспышкой звезды, вокруг которой она вращалась, – нашла свое продолжение.
– Скольким же, – задумчиво произнес Роб, едва понимая, что говорит вслух, – скольким же планетам они достались?
Фил Хауэлл ответил не сразу, а когда заговорил, то с таким трепетом, что стало ясно: он мыслит так же.
– Не они, – сказал он. – Мы. Мы – вот что произошло из этих семян. Не неведомые инопланетяне послали нам этот сигнал. Его послали нам мы сами.
Полночь.
Еще четыре часа.
Что ей делать?
Как-нибудь, сказала она себе. Я не дам Майклу умереть. Ни здесь, ни в любом другом месте.
Майкл внутри своей плексигласовой коробки, кажется, спал, хотя Катарине в это не очень верилось. Стивен Джеймсон смотрел на него сверху вниз так невозмутимо, словно у мальчика какая-нибудь простуда, не больше.
– Что ж, учитывая все обстоятельства, пациент наш держится молодцом, – произнес он профессионально-утешительным тоном, усвоенным, видимо, в годы обучения.
Пациент? И он смеет называть Майкла пациентом? Жертва, вот верное слово! У, с каким удовольствием она смазала бы ему по физиономии, засунула бы в зловонную коробку, где мается ее сын, и пусть бы он дышал там той мерзостью, которая по его милости вдруг стала единственным для Майкла спасением!
Почему он не уберется домой? Что, если он собирается торчать тут всю ночь? Боже, что ей тогда делать?
Но при всем этом ей удавалось прятать свои мысли за хорошо пригнанной маской, живописующей в равной степени заботу о сыне и веру во врачебное искусство Джеймсона. И тут она услышала долгожданные слова.
– Что ж, я, пожалуй, пойду попробую немного вздремнуть, – сказал Джеймсон, в последний раз бросая взгляд на монитор, отражавший работу жизненно важных органов Майкла. – Положение, кажется, стабилизировалось. Если возникнут проблемы, Лу-Анна знает, как меня найти.
Ay-Анна, повторила про себя Катарина, глядя на сиделку.
Одного взгляда этих стальных глаз хватало, чтобы понять: несмотря на белый халат, основное предназначение женщины, сидящей в предбаннике, – надзор и охрана. В целях маскировки Катарина спросила с тщательно срежиссированной смесью тревоги и надежды:
