Пристрелочник - [54]

— По здорову ли сбегалось, княже?

Живчик весь в нетерпении, в досаде, в ожидании. А тут ему… кусочек святорусского этикета. Сейчас ещё спрошу: здоров ли твой скот? И — подошли ли его жене мои подарки? Про все три платья, про каждое — отдельно спрошу.

Чисто для знатоков: лодками, как и конями — «ходят» или «бегают». А «плавает» — дерьмо в проруби.

Живчик открыл, было, рот. Поглядел на мою радостно улыбающуюся физиономию. Вспомнил что-то. Уж не прозвища ли мои? Типа: «Княжья Смерть»? Закрыл рот, вдохнул-выдохнул… И заговорил спокойнее, без наезда:

— Спаси тебя бог, воевода. Дошли хорошо. А ты — поздорову ли?

И, не вытерпев более «вежества по обычаю» завопил:

— И где эти гады-крамольники?! Упустил поганых проклятых?! Где они, где дрова их?!

Я разулыбался ещё шире. Сейчас ещё про погоды спрошу, про виды на урожай, на удой и окот, про первопрестольные и постные дни… Потом почувствовал, что у князя может и «резьбу сорвать».

— Поганые — на островке сидят, твоего княжеского суда дожидаются. А «дрова» — вон, под горой на песочке лежат, моими людьми прибранные.

Юрий покрутил головой, выглядывая уже оттянутые к моему берегу дощаники и лодки мятежников, ещё раз внимательно осмотрел мой экипаж:

— Я гляжу — у тебя и раненых нет. Боя не было? Перехитрил как?

— Нет, княже. Мы их стрелами побили.

Юрий пренебрежительно поморщился.

— Вона чего… Трусоваты у тебя люди. Да и то сказать — сопляков собрал. Молоко ещё на губах не обсохло. Ладно, командуй на берег.

Эк ты… Моих людей поносить нельзя. Этого я не спущу. Но — без мордобоя.

— Тю. А честь? А слава? У тебя-то мужи взрослые, брадатые. Что ж, они так и уступят? Моим… мальчишкам-молокососам? Мне-то прозвище новое, вроде «Иван-Поганобоец» — не повредит. А вот ты… Отдашь ли славу мне? И моим соплякам?

Живчик снова поморщился, как от кислятины. Подумал и махнул остальным своим ладьям:

— Мы — с отсюда пойдём. А ты там, с низу встань. Чтоб не убёг никто. Давай-давай.

— Слушаю и повинуюсь, светлый князь Муромский.

Я несколько вычурно поклонился, и мы быстренько слиняли.

* * *

Для всякого исконно-посконного русского князя, как и для всех бояр и гридней, лучный бой — занятие для детей, трусов и поганых. До такой степени, что во многих местах, и в самой Руси, и в обрусевших тюркских племенах, стрелков называют «молодшими». «Детка-малолетка». Все уверены, что взрослый серьёзный человек в бою стрелять из лука — побрезгует. «Славное дело» — рубить ворога мечом. На худой конец — топором ударить или копьём ткнуть.

Ростик, с его сотней смоленских стрелков, проявил немало смелости, создав такое подразделение. Это — не по-русски. Неприлично, не кошерно.

Но именно так — разделив пехоту по родам войск, отделив стрелков от копейщиков — бил саксов под Гастингсом Вильгельм Завоеватель. Народное ополчение у тех же саксов строилось «по родам и племенам», как греки под Троей, а не по особенностям бойцов, как требует военная необходимость. Так же — выделив стрелков в отдельный отряд — будет строить свои полки Александр Невский в Ледовом побоище.

* * *

Да мне плевать — по-каковски: по-русски, по-нормандски, по-татарски… Враги дохнут, а мои нет? — Значит, «правильно».

Вот и сейчас муромская дружина лезет на берег, в дюны, в кусты. Там будет ближний бой, сеча. А мои ребятки посидят в лодках, со стороны посмотрят. Цель — уничтожение дурней — будет достигнута. А потерь — не будет. У меня. У Живчика… — это его люди, его честь. Его представление о «правильно».

Часть 67. «Я стою на берегу, не могу поднять…»

Глава 363

Муромские подошли к верхней оконечности острова, попрыгали в мелкую воду и побежали кучами вглубь острова. Там сразу завопили. Потом стихли. И снова завопили уже вместе с муромскими.

Боевой клич гридней:

— Горгий! Горгий!

Смешался с воплями язычников:

— Айгор! Айгор! (Конь! Конь!)

Впрочем, превосходство дружины было велико. Довольно скоро муромцы прогнали мятежников по всему длинному острову. На нижнем конце собралась панически визжащая толпа. Преимущественно из женщин, детей и раненых. И стадо — из десятка коров. Наконец, из зарослей выскочили убегающие бойцы — из «друзей эмира» и примкнувших к ним. Следом пёрли без строя, помахивая мечами и боевыми топорами, разгорячённые гридни.

Толпа завизжала, прянула к воде, некоторые влезли в реку по колено, по пояс. Пришлось шугануть стрелами.

Всё: прижатые к урезу воды, скучившиеся на небольшом пятачке, люди, стали опускаться на колени, закрывая головы руками. Бойцы язычников ещё подёргались, кто-то, дико вереща, кинулся в последний бой. Его посекли топорами. Остальные стали бросать оружие на песок.

Гридни били пленных кулаками и пинали ногами. Сбивали на землю, заламывали руки за спины, спутывали локти. Обдирали оружие и что ценного видно. Ухватив за ворот, подымали, плевали в лица, снова били. Заставляли отползти на коленях на несколько шагов в сторону, выстраивая из пленников редкие ряды.

Мы подгребли к пляжу чуть в стороне, где, возбуждённо встряхивая меч в руке, на берег вышел Живчик.

— С победой тебя, княже.

Никакой лести: Живчик сам дрался в первых рядах. Вон торчит в подоле кольчуги «бронебойная» стрела. И зарубки на шлеме слева — не было.