Присказка - [3]

Окончательно потеряв веру в спасение, Филька кинулся в самую середину темневшего впереди орешника. По раненой щеке больно хлестнула ветка. Неожиданно земля ушла из-под ног, раздался истошный визг, и в чащу метнулся кабан, на которого он наткнулся. Филька залез в глубь кустарника и, подминая под себя ветки, опустился на землю.

Затихший было визг кабана послышался снова. Кабан пронесся мимо кустарника, и через некоторое время за ним, в трех шагах от Фильки, пробежали четверо волков. Немного выждав, Филька выбрался из своего укрытия и заторопился в противоположную сторону.

Он вышел на знакомую папоротниковую поляну, увидел согнутую березу и упал ничком в траву. Сил идти дальше не было. Ныла и кровоточила разорванная щека, что-то больно давило в ребро, но Фильке было не до своих болячек, мысли его крутились вокруг одного: что там сейчас в селе? Живые ли отец, мать, сестренка? Добежали ли до зимовья Прасковья и девки?

Филька перевернулся на спину. В затянутом тучами вечернем небе полыхали зарницы. Веки сами собой начали смыкаться. Филька еще заметил сбоку от себя на ребристом листе папоротника расплывающееся красное пятно.

— Ты смотри! Цветок! Не завял?! — удивился он и провалился в забытье.

Филька открыл глаза, ошалело посмотрел на синеющее полуденное небо.

— Мать честная! — Он резко встал. — Я тут валяюсь, а татары!.. И Прасковья с девками где-то в лесу. А если заплутали? А если их нагонят? — От этой мысли у неге все похолодело внутри. — Господи! Хоть бы все уцелели!

Филька вскочил на ноги, но что-то острое впилось сквозь холстину штанов в ногу.

— А-а, ты, ядрена… Что за репей такой? Он отдернул папоротниковую ветку и увидел красный цветок. Это его острые, негнущиеся тычинки вонзились в кожу. Филька осторожно, двумя пальцами взялся за ветку и, отведя ее в сторону, вытащил тычинки из ноги. Снова присел на корточки, разглядывая странное растение.

— И что ж ты такой колючий? Уж не колдовской ли?

Филька заглянул внутрь лепестковой чашечки. Мурашки побежали по спине. Дна внутри чашечки не было. Лепестки уходили куда-то в темную мерцающую пропасть, тычинки-волоски просто висели в середине цветка, ни к чему не прикреплялись.

Снаружи — цветок как цветок, — подумал Филька. — Только вот внутри у него…

— А, ядрена, чего ж я тут с цветочками цацкаюсь! — вскакивая, воскликнул он, вновь вспомнив про татар, про Прасковью. — Надо же туда, к своим… Хоть бы все целы были!

Фильке перебежал поляну и у согнувшейся березы остановился.

А куда бежать? — подумал он. В село? В зимовье? Прасковья-то с девками в Зимовье, как-нибудь схоронятся, значит, сначала в село. Однако ж через лес, напрямик, опасно. Вдруг татарва по лесу шарит? Нарваться — запросто… Нет, сперва надо на проселок выйти. Если там в порядке и никого, тогда можно и в село идти.

Филька пошел назад. Пересекая поляну, отыскал глазами то место, где среди примятого папоротника виднелся чудной цветок, сплюнул, перекрестился и зашагал в сторону поселка.

Выйдя к проселку, Филька потоптался в приобочном молодняке. Ничего подозрительного не заметив, все же решил идти краем дороги. Шагов через тридцать увидел в кустах обглоданные кости и клочья шкуры.

Ого, подумал он, а тут волки чью-то корову задрали, совсем недавно, с неделю назад, не позже…

Филька двинулся было дальше, как вдруг на глаза ему попалась веревка с вплетенной красной лентой.

— Сто-ой! — сказал он себе. — Веревка-то моя! Это ж я ее той блудливой корове повешал на шею, чтоб с другими не путать. Как она здесь очутилась? Наша-то гулена вернулась же!

Филька присел, рассматривая клочья шкуры.

— Ты глянь-ка, и масть точь-в-точь, как у нашей, и вон рог один неправильно загнут… Колдовство какое-то, да и только! — поскреб он а затылке.

Из глубины леса донеслось конское ржание. Филька осмотрелся и хотел скрыться в буреломе, но, поразмыслив, раздумал убегать, рассудив, что если это татары пленных ведут, то хоть в последний раз своих увидеть. Если одиночный разъезд — не страшно, не заметят, а если боевой отряд — пересчитать и напрямик через лес в город, князя предупредить, Филька вжался в ложбинку среди кустов, затаился.

Вскоре показались всадники. Сердце Фильки радостно бухнуло — это были свои, княжеские дружинники. Следом за всадниками на дороге появился большой пеший отряд, впереди которого ехали подьячий с перевязанной головой и княжеский сотский. Дружинники шли не таясь, о чем-то балагуря, за ними катили груженые ранеными и разным скарбом подводы. А потом Филька увидел своих односельчан, увидел Прасковью.

С радостным возгласом он рванулся из кустов на дорогу.

— Прасковья!..

Дружинники выхватили мечи. Прасковья, охнув, схватилась за сердце:

— Филя!.. Живой!..

— А-а, — сказал, успокаиваясь, один из дружинников.

Они опустили мечи и зашагали дальше, обсуждая что-то между собой.

Филька проскочил мимо них и, бросившись к Прасковье, обнял ее, крепко прижал к себе.

— Жива, — шептал он ей, — слава богу, жива…

— Жив, — залепетала она, — жив, — и разрыдалась.

— Мамка, Филька жив! — раздался рядом радостный крик сестренки.

Филька отпустил Прасковью, оглянулся. И тут на него навалилась вся его семья. Все были живы и здоровы, Филька не верил своим глазам, в мыслях давно со всеми простился.