Пришествие Короля - [7]

На рассвете, когда прилив достиг высшей отметки и с глухим ревом врывался в расселины скал, родился я. Когда девятый вал в сильнейшей своей ярости далеко внизу ударился о берег, мать моя испустила пронзительный вопль, столь же громкий, как и тот, что каждый Нос Калан Май проносится над всей землей Придайн, раскалывая плиту, на которой лежит она. Вопль пронесся над всеми вересковыми пустошами дикого края Керниу, отдался резким эхом в туманах стоячих болот, смешиваясь с долгим громом, прокатившимся по верещаникам и холмам этой пустынной страны.

От этого крика Хенвен, свинья Даллуйра Даллбена, избавилась от чар Колла маб Коллвреви, вырвалась из своего загона в Глин Даллуйр и убежала через море Хаврен. На склоне Риу Гирвертох в суровом Эрири родила она волчонка и орленка, которых Колл отдал Менвэду из Арллехведда и Бринаху Гвидделу с Севера. Это о них говорят люди, когда рассказывают о Волке Менвэда и Орле Бринаха. Орел Бринаха жил на Динас Фараон в Эрири, где Мирддин Эмрис изрек Пророчество Дракона пред королем Гуртейрном Немощным[13].

После этого свинья Хенвен побежала в Арвон и легла отдохнуть у Черного Камня, что находится на границе суши и моря. Здесь родила она третьего отпрыска — чудовищного Ката Палуга, который был огромен, как молодой вол или конь-трехлеток. Той темной ночью Кат Палуг переплыл бурные проливы и добрался до хлебородного Острова Мои. А сам Черный Камень соскользнул в водоворот Пулл Керис и опустился на дно моря, но на другое утро и он оказался на берегу Мона, где его до сих пор можно увидеть в долине Китеннин.

Итак, Волк Менвэда. Орел Бринаха и Кат Палуг родились в тот же час, что и я. Они прожили столько же, сколько и я, и моя суть — их суть.

После того как эти звери убежали за море Хаврен, чародей Колл маб Колзреви надел птичий плащ в Глин Даллуйр, произнося стихи, в которых предсказал появление каждого из них в одной из равных третей моей жизни и о том, что они помогут моему ауэну свершить судьбу Острова Могущества.

А моей матери в эго время привиделся во сне некто высокий и могучий. Он был закутан в зеленый плащ, скрепленный брошью белого серебра, и атласная рубашка была на белом теле его. Золотая гривна была на шее его, золотые сандалии на ногах его. Он блестел, как змеиная чешуя, он обвил прекрасное тело матери моей и вложил червя во чрево ее, коим как раз и был я, Мирддин маб Морврин[14]. И ежели кто спросит меня, откуда могу я знать этот сон, то отвечу я, что одной плоти с матерью моей и вместе с нею видел ее сны.

Так случилось, что был я зачат на рассвете и появился на свет между рассветом и закатом. Потому и зовут меня «вечно старым, вечно юным», поскольку между ночью и днем лежит вся вечность.

Мое время пришло, и я выскользнул наружу. Я всегда был не по годам умным пареньком, и мне весело было видеть, какой переполох вызвало у трех повитух мое появление на свет. Мгновение они испуганно таращили на меня глаза, затем орлиные камни и прочие принадлежности их ремесла с грохотом попадали из их рук, и они бросились наутек! Одна испуганно завизжала и упала в обморок, остальные две взвыли, словно ошпаренные кошки, и вылетели, захлопнув за собой дверь. Я слышал, как эти глупые бабы бегут вниз по лестнице, визжа: «Он волосатый, как барсук! Как барсук!»

Ну, скажу я вам! Конечно, они были правы, чего уж тут говорить. Я во всем был ладным ребенком — довольно хорошеньким, смею заметить. Но должен признать, что я и в самом деле был волосатым. От шеи до пят я был покрыт чудесной мягкой шерсткой или мехом, если хотите. Она все еще была влажной и липкой, но вряд ли в этом можно винить меня — таково уж было то уютное местечко, в котором я так долго пребывал. После того как я перекусил и перевязал пуповину (тут уж научишься обходиться сам, когда рядом некому помочь), я насухо вытерся об одеяло, и минуты не прошло, как я уже был мягким и теплым, как маленький медвежонок. Что может быть прелестнее, хотя эти дурищи вопили там, внизу, так, как будто увидели чудовище, кравшее жеребят Тайрнона! Послышались мужские голоса — казалось, они пытались утихомирить женщин, хотя я заметил, что и мужчины не слишком-то стремились подняться ко мне по винтовой лестнице. Старая карга на полу лежала в обмороке, разинув рот, потому мне нечего было тревожиться за нее.

Не могу сказать, чтобы вся эта суматоха меня раздражала. В конце концов, хочется, чтобы люди как-нибудь заметили твое появление на свет. Но я возражал против слов «косматый дьяволенок», которые они то и дело повторяли — прямо как припев. Пора было осмотреться и подумать о будущем. Скажу тебе, я был весьма доволен своей гладкой пушистой шерсткой. Бешеный ветер распахнул ставни, и неразлучный с ним дождь хлестал меня, а я к этому не привык. Моя бедная мать (поверь мне, она не была монахиней, эту грязную клевету распустили дураки, которым следовало бы лучше знать, как все на самом деле было) упала на ложе и быстро уснула, все еще сжимая в руке ветвь рябины. Я подоткнул как следует одеяло, сверху накрыл ее оленьей шкурой и ухитрился подпереть ставни, запихнув в оконный проем подходящий табурет.