Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко. - [2]
Вдохновившись этим предположением, я решил не вымарывать из моей книги «лишние» цитаты, как мне советовали друзья, а, напротив, выделять их, тем самым как бы подчеркивая, что не только не стыжусь этого своего «порока», а даже нарочно выставляю его напоказ.
И все-таки я не мог избавиться от опасений, что книга моя постепенно превращается в некое подобие того ирландского рагу, которое решили однажды приготовить герои повести Джерома К. Джерома «Трое в одной лодке, не считая собаки».
Джордж сказал, что нелепо класть в ирландское рагу только четыре картошки, и мы вымыли еще штук пять-шесть и бросили их в котел неочищенными. Мы также положили туда кочан капусты и фунтов пять гороху. Джордж смешал все это и сказал, что остается еще много места. Тогда мы перерыли обе наши корзины, выбрали оттуда все объедки и бросили их в котел. У нас оставалось полпирога со свининой и кусок холодной вареной грудинки, а Джордж нашел еще полбанки консервированной лососины. Все это тоже пошло в рагу.
Джордж сказал, что в этом главное достоинство ирландского рагу: сразу избавляешься от всего лишнего. Я выудил пару разбитых яиц, и мы присоединили их к прочему. Джордж сказал, что соус станет от них гуще. Я уже забыл, что мы еще туда положили, но знаю, что ничто не пропало даром. Под конец Монморенси, который проявлял большой интерес ко всей этой процедуре, вдруг куда-то ушел с серьезным и задумчивым видом. Через несколько минут он возвратился, неся в зубах дохлую водяную крысу...
Не знаю, будет ли мое «ирландское рагу» иметь хоть вполовину такой успех, какой имело блюдо, изготовленное героями Джерома К. Джерома. Тем более что успех этот в значительной мере определялся тем, что создатели этого уникального блюда были, по-видимому, зверски голодны.
Мне остается утешаться лишь тем, что в моем случае, как я надеюсь, дело обошлось без дохлой водяной крысы, которую героям Джерома притащил в зубах фокстерьер Монморенси.
Сентябрь 1989 года
Часть первая
Пролетарский писатель
Я ТОЛЬКО ХОЧУ СДЕЛАТЬ ОДНО ПРИЗНАНИЕ. МОЖЕТ БЫТЬ, ОНО ПОКАЖЕТСЯ СТРАННЫМ И НЕОЖИДАННЫМ. ДЕЛО В ТОМ, ЧТО Я — ПРОЛЕТАРСКИЙ ПИСАТЕЛЬ.
МИХАИЛ ЗОЩЕНКО
ВНАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО
Вот какой забавный казус припомнился одному из друзей поэта Николая Заболоцкого. Он относится примерно к 1928 году, то есть к тому времени, когда даже еще не вышла в свет первая книга Заболоцкого «Столбцы».
Когда я познакомился с ним, это был розовощекий мальчик, только что вернувшийся из армии, мальчик, которому, как это часто бывает с молодыми поэтами, казалось, что он все начинает сначала. Я помню, как однажды он встретился у меня с Антокольским и как Антокольский, выслушав его стихи, сказал, что они похожи на стихи капитана Лебядкина. Заболоцкий не обиделся. Подумав, он сказал, что ценит Лебядкина выше многих современных поэтов.
(Вениамин Каверин)
Этот дерзкий ответ был воспринят как естественная защитная реакция уязвленного юношеского самолюбия. Да и можно ли было отнестись иначе к столь экстравагантному заявлению? Не принимать же его всерьез...
В сознание многих поколений русской интеллигенции имя капитана Лебядкина прочно вошло как синоним косноязычного, нелепого, беспомощного, невежественного и бездарного стихоплетства.
Сказать о каких-нибудь стихах, что они похожи на стихи капитана Лебядкина, — значило одним словом презрительно перечеркнуть и сами стихи и их автора. Имя капитана Лебядкина стало не только синонимом убогого и жалкого графоманства, но и своего рода символом предельной удаленности от поэзии, символом антипоэтичности.
...нельзя скрыть плачевной истины, что из-под маски г. Игоря Северянина раздаются не всё шиллеровские звуки, а очень часто вдруг икнет или рыгнет кто-то, именно в роде пьяного подьячего:
Вот тебе и Шиллер! Скорее, не капитан ли Лебядкин!
(Александр Амфитеатров)
Сходство с капитаном Лебядкиным казалось обвинением, не нуждающимся в комментариях, начисто исключающим возможность сколько-нибудь серьезного разговора об Игоре Северянине как о поэте. Помилуй Бог! Какое отношение к поэзии может иметь человек, стихи которого вызывают подобные ассоциации!
Причем речь идет постоянно не столько даже о форме выражения чувств, сколько о самих чувствах. Не может быть поэтом человек, который мыслит и чувствует в духе капитана Лебядкина.
«Вы такая эстетная, вы такая изящная!» — да неужели он не чувствует, что так написал бы Епиходов! И разве вот это может петь поэт?
Игорь Северянин, это — красавица, нюхающая табак... Признание и любовь придут к нему, конечно, в ту минуту, когда он оставит весь этот ажур парикмахерски прифранченных слов и найдет спокойный и честный язык для выражения нежных, наивных, прелестно грустных переживаний, какие знает его душа.
(Александр Измайлов)
Примерно в таком духе высказалась вся русская критика. Не все нападали на Северянина, не все его третировали. Кое-кто готов был даже вступиться за него. Но спор все время шел в одной плоскости.
