Пришелец - [3]

Вскоре после ночи, проведенной на алтаре Игнама, Зейг ушел в горы и вернулся через девять лун, когда молодая жрица, очистившая его, родила мальчика, назначенного в искупительную жертву Лику Воды. Опять все племя собралось у подземного озера, Зейг завернул ребенка в высушенную кожу большого сома, жрицы, приседая, поглаживая бедра и выкрикивая: «Игнам — ха-а!», с рук на руки перебросили сверток Верховному Жрецу. Он привязал к свертку камень, обколотый по краям так, что его форма напоминала старый след тетерева на подтаявшем снегу, и опустил сверток в темную воду. Так с Зейга было снято первое в его жизни табу. Но когда он убил камнем горящего медведя, назначенного Рааном в жертву Лику Воды, Верховный уже не отдал Зейга ни одной из жриц. Быть может, это случилось оттого, что сам он, как опять злобно судачили у Очага жрицы, с некоторых пор перестал призывать их на алтарь Игнама.

Зейга принесли в жертву среди ясного дня на большой лесной поляне, густо заросшей высокой тонкой и крепкой травой, срезая и высушивая которую женщины плели сети для ловли птиц. Накануне женщины срезали траву зазубренными серпами из оленьего рога, часто усаженными по лезвию мелким рыбьим зубом, а охотники выкопали глубокую круглую яму у кромки леса. С земляных стен сочилась вода, и к тому времени, когда охотники прикрыли ее зев тонкими и гибкими ветвями ивы, яма наполнилась водой почти наполовину. Затем четверо охотников вывели на середину поляны Зейга, растянув его руки крепкими, сплетенными из травы веревками. По его обнаженному телу змеились глубокие волнистые надрезы, обращенные выступившей и уже подсохшей кровью в зазубренные темные полосы. Зейг твердо ступал по колючей траве обутыми в медвежьи лапы ступнями и, откинув голову, смотрел на высоко стоящего над поляной Синга широко открытыми глазами.

Янгор — теперь он вслед за Зейгом становился самым сильным воином и охотником племени — выстраивал в ряд у кромки леса мальчиков с копьями и пращами, напоминая им, что, когда с Зейга снимут веревочные путы и набросят на него медвежью шкуру, они должны будут забросать его камнями, а затем, выставив копья, с криками гнать его в сторону прикрытой ветвями ямы.

Зейг дошел до середины поляны, посмотрел вперед, туда, где у кромки леса светлым пятном выделялись набросанные ветки, оглянулся на мальчиков, крепко сжимавших древки копий и покачивающих ремнями пращей, уже заряженных тяжелыми гладкими камнями, и, легко встряхнув кистями рук, далеко отбросил веревочные петли. Медвежью шкуру с лапами и тяжелой мордой набросил на него сам Верховный Жрец.

— Эрних! — услышал он за спиной голос Янгора. — Начинай!

Мальчик выступил на пять шагов вперед и стал медленно раскручивать в воздухе широкий двойной ремень с тяжелым камнем, пока праща не обратилась в свистящий прозрачный круг, который надо было разомкнуть в тот миг, когда невидимая, но ощутимая всем телом тяжесть камня проходила через точку у самой земли. Праща свистела. «Медведь» Зейг на четвереньках неторопливо, как бы подражая настоящему живому зверю, вперевалку двигался в сторону ямы, встряхивая головой и оглядываясь на юных охотников. Вот он остановился, затоптался на месте, вскинул голову, словно в последний раз решил взглянуть в лицо Синга.

— Эрних! — яростно выкрикнул Янгор. — Йа!

И он опоздал. Он разжал пальцы мгновением позже, ремень щелкнул в воздухе и ожег щеку, выбив из глаза слезу, а камень описал длинную дугу и, перелетев «Медведя» Зейга, пробил и обрушил в яму настил из ветвей. И в тот же миг тяжелый кривой сук, брошенный Янгором, ударил его под колени так, что Эрних стал заваливаться назад и непременно упал бы на спину, если бы вовремя не перехватил древко копья и не уперся им в землю. А со всех сторон уже свистели ремни пращей и камни крупным черным градом осыпали вздрагивающую от ударов медвежью шкуру и траву вокруг нее. Эрних видел, как у Зейга вдруг подломились передние лапы и он слепо ткнулся медвежьей мордой в колючую кочку. Как поднялся, перевалился через нее и, заваливаясь набок, толчками стал подвигаться к яме.

— Хойя-хо! — услышал он клич Янгора.

Свист ремней стих, и воздух сделался неподвижен, как стадо бизонов, нарисованное на потолке охотничьего зала при Верховном Жреце, принимавшем из рук жриц новорожденного Унээта.

По кличу Янгора мальчики освободили запястья от ремней, плотно обвязали их вокруг поясов, перехватили копья и широким полукольцом стали окружать Зейга. Первое копье воткнулось в траву, не долетев всего на четверть древка, второе ударило точно в загривок, но отскочило от медвежьего черепа, и только третье вошло в бок, повисло и потянулось за Зейгом, оставляя на траве блестящие пятна крови.

— Энна-о! — предостерегающе крикнул Янгор.

Это означало, что метнувший перестарался: медведя не следовало ранить, его надо было только гнать к яме, ибо раненый он становился намного опаснее. Настоящий медведь ударом лапы сносил головы неловким охотникам, вспарывал когтями животы и разбрасывал по сторонам обрывки дымящихся внутренностей. Но к яме в конце поляны, приволакивая ногу с еще одним подрагивающим, подскакивающим на кочках древком копья, полз лучший воин и охотник племени, накрытый шкурой медведя, убитого когда-то им самим. Молодые охотники, возбужденные видом крови и ее едким свежим духом, стали отходить от деревьев и все теснее смыкать кольцо, норовя замкнуть его и не дать раненому уйти в сторону от ямы, туда, где он мог скрыться и затаиться среди толстых гнилых стволов и густых переплетений корней деревьев, вывороченных силой разъяренного Кнорра, всесильного и всепроникающего духа, то мирно несущего на своих невидимых крыльях стаи перелетных птиц, то вдруг сокрушительными ударами ломающего дубы, чьи стволы, взявшись за руки, едва могли охватить три или даже четыре человека. Зейг мог уйти в этот непроходимый бурелом; даже раненый, истекающий кровью, он мог проползти в щели между поваленными стволами и, погрузившись в одну из ям под вывороченным деревом, надолго затаиться в воде, дыша сквозь мох, покрывающий края ямы. Мог, но не сделал этого, ибо тогда в жертву по жребию или по выбору Верховного Жреца принесли бы одного из молодых охотников.